Аристотель (384-322 гг. до н. э.) – величайший из философов античного мира, ученый-энциклопедист, авторитет которого был непоколебим и в эпоху средневековья, когда церковь отвергала все наследие древней Греции, как языческое. Основатель Ликея. Воспитатель Александра Македонского. Известен Аристотель как представитель материализма. Также известно, что учился будущий философ у не менее известной личности – Платона.

В своих наиболее известных сочинениях «Этика», «Политика», «Афинская полития» Аристотель рассматривал многие важные вопросы воспитания. Именно в этих трудах философ обосновывает основные положения своей концепции в русле других наук. Аристотель не отделяет воспитание от социума и культуры, от этики и политики, поэтому его взгляды изложены в таких разносторонних трактатах.

Психологические и педагогические взгляды Аристотеля тесно связаны с его философией. Основа его учения – представления о душе. Он выделял три вида души человека: растительная (функции питания и размножения), животная (функции ощущения и желания) и разумная (функция мышления).

По мнению Аристотеля – именно гармоничный баланс трех составляющих души является результатом воспитания. Задача педагогики – формирование в человеке физического, нравственного и умственного начала.

Аристотель поддерживает мнение о том, что общество нуждается в создании системы государственных школ, в определенных методах воспитания с учетом возрастных особенностей детей. Аристотель – один из первых ученых, который попытался дать возрастную периодизацию от рождения до 21 года.

Аристотель, в своем труде «Политика» тесно связывал воспитание и государство. Он полагал, что законодатель должен внимательно относиться к воспитанию молодежи, потому что именно молодые люди представляют будущее государства.

Аристотель говорил о развитии естественных способностей молодежи, чтобы они могли послужить обществу и государству.

Воспитание Аристотель связывал также и с социальными слоями: он полагал, что школьные предметы разделяются на те, которые положены свободнорожденным людям и на те, которые должны изучать несвободные люди. Например, ремесленник должен изучать такие искусства и предметы, которые развивали его только в русле его профессии. «Свободные науки», такие как философия, предназначены только для свободных граждан.

Однако Аристотель определил 4 предмета, которые являлись общеобязательными: грамматика, гимнастика, музыка и иногда рисование. Грамматику и рисование философ рассматривал как предметы, полезные в быту и имеющие частую практику, а гимнастика способствовала развитию физической красоты, которая была обязательной спутницей красоты нравственной и интеллектуальной.

Большое значение в педагогической системе Аристотеля занимал досуг и игровая деятельность, способствовавшие, по мнению ученого, отдыху и расслаблению человека. Аристотель говорил: «Игры должны иметь свое место, но при этом, назначая время игр, нужно пользоваться удобным для того моментом, так как они служат своего рода лекарством». Именно поэтому в качестве общеобразовательных предметов Аристотель предложил музыку и рисование, которые могли бы заполнить время досуга.

Осуждая спартанскую модель, Аристотель критиковал «атлетическое» направление воспитание, которое калечило детей и мешало их естественному росту. По его мнению, излишне суровое физическое воспитание не только превращало детей в «диких животных». Аристотель считал, что физическое воспитание – не залог мужественности, но обеспечение варварского начала в человеке. В пример он приводил племена ахейцев и гениохов, обитающих на берегах Понта, которые были склонны к убийствам и каннибализму. Аристотель говорил, что эти племена являются разбойничьими, но отнюдь не храбрыми.

Другое о образовании:

Второй иностранный язык в сельской национальной школе
В статье обосновывается актуальность и рассматривается специфика обучения французскому языку как второму иностранному после английского в сельской якутской школе. Изучение второго иностранного языка всё более становится практической необходимостью не столько с целью сохранения и пропаганды французс...

Исторические и методические аспекты проблемы преподавания математики в России
Долгое время история математического образования не являлась специальным объектом научных исследований, и ее отдельные грани освещались либо в рамках истории развития различных учебных заведений, либо в контексте истории математики, либо на фоне материалов, посвященных персоналиям. Поэтому отрадно...

Психофизиологические особенности детей с ЗПР
В отечественной коррекционной педагогике понятие "задержка психического развития" является психолого-педагогическим и характеризует, прежде всего, отставание в развитии психической деятельности ребёнка. Причиной такого отставания могут быть слабовыраженные органические поражения головного...

Среди ватиканских стенных росписей Рафаэля для нас в данном случае близка и интересна та, на которой художник изобразил «Афинскую школу».

Мы видим на этой фреске творцов афинского просвещения в живой и непринужденной беседе, собравшихся под величественными сводами, убегающими вдаль в своей гармонической стройности.

Наше внимание приковывает к себе прежде всего центральная группа, изображающая Платона и его ближайшего ученика Аристотеля. Учитель поднял руку к небу, приглашая своего ученика последовать по тому пути, по которому идут правители «Государства», но ученик, отстраняясь от учителя, решительно указывает на землю, как бы предлагая, отказавшись от метафизических тонкостей, сосредоточиться на постижении окружающего.

Здесь в незабываемых образах, указаны те основные отношения, которые и связывали и разъединяли Платона и Аристотеля.

Многообразное литературное наследие Аристотеля, в лице которого греческая философия достигла «высшей степени процветания» (1) может в данной работе нас интересовать постольку, поскольку в этом наследии отчетливо выявлены его педагогические воззрения

Однако при этом мы не должны ни на минуту упускать из виду то громадное, нередко основополагающее значение, какое имел Аристотель в истории целого ряда наук философских, естественных, филологических, совокупность которых охватывал этот «исполин мысли», «величайший мыслитель древности», по выражению Маркса в «Капитале» (2). (В частности, системы логики и физики Аристотеля просуществовали как живые, действенные системы на протяжении многих столетий, вплоть до XVII в.)

В некоторых произведениях Энгельса и Ленина мы находим такую же высокую оценку Аристотеля.

Ряд высказываний Энгельса об Аристотеле мы находим в «АнтиДюринге» и в «Диалектике природы». В «Анти-Дюринге» Аристотель называется самой всеобъемлющей головой между греческими философами (стр. 14 по изд. 1931 г.). В начале «Диалектики природы» Энгельс устанавливает два философских направления: «метафизическое с неизменными категориями и диалектическое...– с текучими». Главными представителями второго направления в истории философии Энгельс считает Аристотеля и Гегеля. К этому утверждению Энгельс в «Диалектике природы» возвращается неоднократно.

Ленин часто сосредоточивает свое внимание на Аристотеле в своих «Философских тетрадях». При этом особое значение для понимания ленинской оценки великого мыслителя древности приобретают заметки Ленина на «Метафизику» Аристотеля. В этом «конспекте» Ленин отмечает наличие в «Метафизике» Аристотеля массы «архиинтересного, живого, наивного (свежего), вводящего в философию и в изложениях заменяемого схоластикой, итогом без движения» и подчеркивает у Аристотеля отсутствие «сомнений в реальности внешнего мира» в условиях путаницы диалектики «общего и отдельного», что не мешает ему подходить «вплотную к материализму» (Ленинский сб. № XII, 2-е изд., стр. 329, 333, 241).

Примечания

1 Маркс, Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура (Соч., т. I, стр. 15).
2 Маркс. Капитал, Соч., т. XVII, стр. 92, 449.

Педагогическая система Аристотеля

Аристотель не был афинским гражданином, он родился в 384 г. на окраине эллинского мира, в городе Стагире, близ Афонской горы, в богатой семье, в которой ученая профессия врача передавалась по наследству. Его отец был придворным врачом македонского царя Аминты и считался одним из его приближенных. Начальное воспитание Аристотель получил благодаря заботам своего опекуна, и все говорит за то, что это воспитание в соответствии с семейными традициями строилось на изучении естественных наук и медицины.

Восемнадцати лет Аристотель поступает в платоновскую Академию и здесь проводит время до смерти Платона, т. е. 20 лет. Если первое время ученик не мог не находиться всецело под влиянием учителя, то впоследствии эта зависимость уже при жизни Платона ослабела, Аристотель пошел своим самостоятельным путем развития.

После смерти Платона Аристотелю нечего было делать в Академии, поскольку он определенно не сочувствовал восторжествовавшему в ней направлению. Он уехал на родину своего опекуна, в Атарней, вступил в число придворных атарнейского царя Гермия и сблизился с ним настолько, что женился на его родственнице. В 343 г. македонский царь Филипп вызвал его к своему двору и поручил ему воспитание сына, будущего завоевателя Александра. В этой роли Аристотель провел три года, но до времени похода Александра в Азию сохранил свои связи с придворною средой.

Двенадцать лет, начиная с 335 г., Аристотель прожил в Афинах, заведуя основанной им школой (Ликеем – при гимнасие того же названия).

С Ликеем связана вся последующая научная деятельность Аристотеля. Многие его сочинения являются не чем иным, как конспектами лекций, сохранивших и в рукописном тексте следы устного изложения. Многое из сочинений Аристотеля дошло до нас не в оригинальной трактовке автора, но в записях его учеников. С некоторыми из них (например с Теофрастом) он был очень близок, но ни один из них, конечно, не поднялся до уровня своего учителя.

Смерть Александра всколыхнула греческий мир. Вновь воскресла мысль о свержении ненавистного македонского ига.

Аристотель, известный своими отношениями к македонскому царю, получавший от него, а также и от других, более мелких царьков, крупные суммы в виде подарков и субсидий, должен был бежать в Халкиду, где и умер в 322 г.

Древние источники сообщают нам ряд случаев, характеризующих постоянные недоразумения, происходившие, будто бы, между Платоном и Аристотелем. Вникать в этот анекдотический материал – задача мало благодарная. Но, что все мировоззрение Аристотеля строится прежде всего на критике платонизма и непонятно без уразумения сущности последнего – это важно отметить. И если Платон исполнен таким благоговением к своему учителю Сократу, что рассматривает его как воплощение самой истины, влагая ему в уста многообразие собственных учений, то того же отнюдь нельзя сказать об отношениях Аристотеля к Платону.

При этом исходное значение для нас имеет отношение ученика к учению учителя об идеях. Это учение Аристотель подвергает разрушительной критике, но, в конце концов, не вполне отказывается от него, противополагая сущность вещи, выражаемую в ее понятии, – многообразию ее внешних изменяющихся проявлений.

Тоска по запредельному миру, которая определяет полноту жизни правителей платоновского государства, чужда Аристотелю, что находит непосредственное подтверждение и в его психологии (1). Согласно ее основам, человек подобно растениям обладает душой растительною (ее функции – размножение и питание), подобно животным – душой животною (ее функции – ощущения и чувства), и, наконец, разумом – началом чистым, универсальным, бесплотным и бессмертным. Это бессмертие, однако, по основному учению Аристотеля, не индивидуальное бессмертие Платона, но слияние после смерти с вселенским, всепроникающим разумом. Следовательно, забота о загробном бытии не может быть предметом земных стремлений человека, потому что такого бытия нет.

Из сказанного становится также понятным, почему вопросы, связанные с религиозным освящением общественных отношений, в столь большой мере присущие греческому полису, не привлекают внимания Аристотеля.

Единственной целью человеческой жизни является, по Аристотелю, стремление к земному счастью.

«Назначение человека, – говорит Аристотель, – мы видим в известного рода жизни, а именно, – состоящей в разумной душевной энергии и деятельности, и назначение хорошего человека – в хорошем и прекрасном выполнении этой деятельности, каждое же действие тогда хорошо, когда оно сообразуется с специально относящейся к нему добродетелью. Итак, если все это справедливо, то благо человека заключается в деятельности души, сообразной с лучшею и совершеннейшею добродетелью, и притом в течение всей жизни, ибо «одна ласточка еще не делает весны», как не делает ее и один день; точно так же один день или короткое время еще не делает человека счастливым или блаженным» (2).

Несомненно, что само понятие «высшего блага» как совокупности подлежащих активному выявлению задатков отдельного человека, является следствием классовых позиций Аристотеля: принадлежность к верхушке рабовладельческого общества, пользующегося трудами десятков тысяч рабов и в то же время с величайшим пренебрежением относящегося к какому-либо физическому труду – довлеет над философом.

Важно при этом отметить, что классовый характер этических норм Аристотеля вытекает не только из той окраски универсальности и внеисторичности, которую он придает этим нормам, но следует также и из прямых высказываний Аристотеля в той же «Этике». Так, в § 9 первой же книги этого сочинения Аристотель выдвигает положение: «При отсутствии известных условий, как, например, благородного происхождения, хороших детей, красоты, блаженство неполно; тот, конечно, не очень пригоден к блаженству, у кого вид непристойный, или кто не благородного происхождения, или холост, или бездетен, а еще менее пригоден тот, дети коего и друзья или совсем дурны, или же, если они, бывши хорошими, умерли».

В «Политике» Аристотель выдвигает отчетливую «формулу» счастливой жизни: «Вся жизнь человеческая распадается на занятия и досуг, на войну и мир, а вся деятельность человека направлена частью на необходимое и полезное, частью на прекрасное... Можно отдать предпочтение войне ради мира, занятиям ради досуга, необходимому и полезному ради прекрасного» (3), и для доказательства своей правоты прямо ссылается на свое психологическое учение.

Из предыдущего следует, что было бы недопустимой вульгаризацией слишком упрощенно толковать понятие «досуга», выдвигаемого тут Аристотелем.

Именно от этого предостерегает сам Аристотель на заключительных страницах своей «Этики».

«Блаженство не в развлечениях: нелепо предполагать, что цель жизни развлечение, что мы работаем и испытываем бедствия в течение всей жизни ради развлечения; все другое, за исключением блаженства, мы, так сказать, избираем ради другого, блаженство же есть цель. Глупою и слишком уже детскою покажется нравственная жизнь и работа ради развлечения. Развлечься, чтобы потом работать – вот, следуя Анахарсису, кажется, верное изречение; развлечение подобно отдыху; люди беспрерывно работать не могут и нуждаются в отдыхе, но отдых не есть цель, ибо отдых существует ради деятельности. Блаженная жизнь кажется нам жизнью, сообразною с добродетелью. Такая жизнь состоит в работе, а не в развлечении».

Итак, какую же «работу» имеет в виду Аристотель, которая сближается в его интерпретации с понятием «досуга»?

Этой работой и является именно созерцательная деятельность, направленная на постижение основ мироздания, обоснованию чего посвящены многие страницы заключительного раздела «Этики». Здесь указывается на то, что «философия доставляет удивительные по чистоте и силе наслаждения», являясь порождением «лучшей части души» – разума. Всякая другая деятельность, кроме философской – не является самоцелью («никто ведь не стремится к войне ради самой войны» и т. д.) и только философская деятельность имеет в виду «собственное блаженство». Далее Аристотель вступает уже на путь чистого индивидуализма, когда решительно утверждает: «Не должно внимать тем, которые увещевают нас заботиться о близком человеке, так как мы люди, и о том, что бренно, так как мы сами смертны, а следует как можно более стремиться к бессмертию и делать все возможное, чтобы жить сообразно с тем, что в нас наиболее сильно и значительно, ибо хотя оно по объему и незначительно, но по силе и значению превышает все остальное. Можно даже сказать, что каждый человек и есть только это, так как оно в нем самое властвующее и лучшее. Итак, нелепо было бы, если бы человек избирал не свою собственную жизнь, а жизнь кого-то другого».

Идя по этому пути, Аристотель тем самым несколько отклоняется от изложенных выше запредельных основ своей собственной философии и обнаруживает большее родство с Платоном, чем это можно было бы предположить, исходя из той суровой критики учителя, которую дает Аристотель в «Политике».

Подходя с точки зрения классовых основ анализа этих конечных воспитательных целей и путей их реализации, выдвигаемых Аристотелем, мы наталкиваемся на еще более отчетливые противоречия, которые непосредственно вытекают из несогласуемости той фактической системы классовых отношений, которая сложилась в Афинах в изучаемую эпоху начала разложения рабовладельческого общества и теоретического понятия «демократии» в трактовке Аристотеля. Исходя именно из этой фактической системы, Аристотель в «Этике» отрицает возможность однородного воспитания всех «полноправных» граждан и сосредоточивает свое внимание на имущих слоях. В то же время сам Аристотель пытается смягчить впечатление от своих собственных утверждений ссылкой на то, что материальный достаток может быть не таким уже большим для того, чтобы дать возможность своему обладателю пройти нужный путь воспитания и обучения: «Человек, как таковой, нуждается еще во внешнем благополучии, ибо человеческая природа недостаточно самоудовлетворена для созерцания, но необходимо, чтобы и тело было здорово, чтобы была пища и остальные удобства. Однако не должно думать, что блаженный нуждается во многом и большом, хотя счастье невозможно без внешних благ. Ибо самоудовлетворенность и способность к деятельности заключается не в избытке; можно поступать прекрасно, не будучи повелителем земли и моря; даже с умеренными средствами можно поступать сообразно с добродетелью».

На изучаемых страницах «Политики» Аристотель к этому вопросу подходит иначе, исходя из формального принципа равноправия, господствующего в условиях античной демократии и доходящего даже до выдвигаемого самим Аристотелем настояния «очередного участия всех во властвовании и подчинении» и согласно этому требует однородного воспитания для всего свободного населения своего идеального государства.

Не нужно, однако, заглядывать в какое-либо иное (кроме «Политики») произведение Аристотеля для того, чтобы выявить подлинную классовую суть этого «однородного» воспитания, которое фактически окрашивается в тона, присущие жизни материально обеспеченного, независимого человека.

Дело в том, что именно в седьмой книге «Политики» Аристотель ищет среднего пути между стремлениями к чисто личной созерцательной жизни и участием в той или иной форме в широком жизненном потоке. При этом, однако, в намеченных колебаниях явное предпочтение Аристотелем отдается первому в ущерб второму.

«Одни отвергают всякое участие в государственной деятельности, поскольку она выражается в занятии магистратур, считая жизнь свободного человека совершенно отличной от жизни государственного деятеля и наиболее всего предпочтительной, другие напротив, наилучшей жизнью признают жизнь государственного деятеля, указывая на то, что невозможно человеку, ничем не занимающемуся, поступать хорошо, так как деятельность, направленная на благо, тождественна со счастьем. И те и другие в одном отношении правы, в другом – неправы».

Такое двойственное решение приводит Аристотеля к долгим рассуждениям, в итоге которых он, хотя и устанавливает, что «не только те идеи оказываются осуществимыми на практике, которые преследуют положительные результаты, вытекающие из самой деятельности, но еще большее значение имеют те теории и размышления, цель которых в самих себе и которые существуют ради самих себя», – тем не менее делает вывод, что как для государства, так и для отдельного индивидуума невозможно безграничное замыкание в своем собственном бытии, в силу чего философ рекомендует «проявлять хотя бы частичную деятельность», направленную на общение с окружающими (4).

С нашей стороны было бы ошибкой искать внутреннего примирения в этих колебаниях Аристотеля, которые касаются также и вопросов загробного бытия (отрицание личного бессмертия и указания на бессмертие души).

Ведь пройдя долгий путь самобытного творческого развития, Аристотель в то же время был также наиболее ярким представителем своего класса своего времени, этот же класс жил в условиях все более нарастающих социальных противоречий, которые не могли не отражаться и на идеологических установках великого ученика Платона.

Очень важно при этом отметить, что усвоение основных норм и понятий, необходимых для жизни, должно производиться, по Аристотелю, не путем пассивного заучивания, но путем активным, путем приучения и частой практики. Не менее важно также указание Аристотеля, что в процессе этого приучения должны быть учтены природные данные и особенности воспитуемого. Таким образом, тот результат, который возникает в итоге воспитательной практики, не является только порождением природных данных или только следствием привитых привычек, но соответствующим синтезом того и другого.

«Ни одна этическая добродетель, – утверждает Аристотель в «Этике» (II, § 1), – не дается нам от природы, ибо ни одно качество, данное природой, не может измениться под влиянием привычки, подобно тому, как камень, имеющий от природы движение вниз, вряд ли может привыкнуть двигаться вверх, даже если кто-либо и захочет приучить его к тому, бросая его десять тысяч раз вверх; точно так же и огонь не привыкнет гореть вниз, и вообще говоря, ни один предмет не меняет своих естественных качеств под влиянием привычки. Следовательно, добродетели не даются нам от природы и не возникают помимо природы, но мы от природы имеем возможность приобрести их, путем привычек же приобретаем их в совершенстве. Вообще все, что мы имеем от природы, то мы первоначально получаем лишь в виде возможностей и впоследствии преобразуем их в действительности... Поэтому-то следует влиять на характер деятельности, ибо приобретенные свойства души зависят от различия деятельности. Поэтому немаловажно, приучен ли кто-либо с первой молодости к тому или другому, напротив, это очень важно; от этого зависит все».

Таковы основы, которые связывают психологию, этику и политику Аристотеля в нечто единое, без чего нельзя уразуметь и его проекта идеального государства, который имеет теснейшую связь с его педагогическими воззрениями.

Проект идеального государства изложен Аристотелем в его «Политике».

Обычно при рассмотрении этого проекта прежде всего останавливаются на анализе тех его элементов, которые отличают построение Аристотеля от двух аналогичных построений Платона, повод чему дает и сам Аристотель суровою критикой политических идеалов своего учителя («Политика», кн. II). Но в данном случае нас интересуют, прежде всего, черты сходства. Эти черты сходства, заранее можно сказать, принимая во внимание близкое социальное положение и обстоятельства жизни Платона и Аристотеля, должны быть значительны.

Проект Аристотеля является таким же проектом строго классовой общественной организации, как и проекты Платона. Мало того: взаимное отношение классов (не говоря уже о самих классах) и у того, и у другого сближаются.

Вершину социальной пирамиды аристотелевского государства занимают полноправные граждане. По отношению к этим полноправным гражданам проводится принцип равенства. Вся государственная земля разделена на две части, и одна из этих частей поделена между ними, доходы с другой используются частью для сисситий, в которых они принимают участие, частью для нужд, культа. Наряду с этим, аристотелевское государство принимает меры к установлению также и имущественного равенства между полноправными гражданами (5) Полноправные граждане отделены и по происхождению, и по роду занятий непреодолимою гранью от массы остального населения.

«Так как все занятия людей разделяются на такие, которые приличны для свободнорожденных людей, и на такие, которые свойственны несвободным, то, очевидно, из первого рода занятий должно участвовать лишь в тех, которые не обратят человека, занимающегося ими, в ремесленника. Ремесленными же нужно считать такие занятия, такие искусства и такие предметы обучения, которые делают физические, психические и интеллектуальные силы свободнорожденных людей непригодными для применения их к добродетели и для связанной с нею деятельности. Оттого-то мы и называем ремесленными такие искусства и занятия, которыми ослабляются физические силы. Это те работы, которые исполняются за плату: они отнимают досуг для развития интеллектуальных сил человека и принижают их» (6). При таком отношении Аристотеля к физической работе (которому нельзя удивляться, ибо оно было обычно в том кругу общества, к которому принадлежал Аристотель) легко догадаться, в каком положении находится аристотелевское привилегированное сословие по отношению к производящим, занятым физическим трудом группам населения. Суждения Аристотеля о последних вполне определенны: «Невозможно человеку, живущему на положении ремесленника или поденщика, удовлетворять требования, предъявляемые добродетелью» (7).

Наряду с этим, для Аристотеля – автора «Политики» – является аксиомой то положение, что граждан можно разделить на тех, кто «может принимать участие в управлении», и на ремесленников. Бесправию последних соответствует бесправие крестьянства, не тех, кто от государства владеет землею, но тех, кто ее фактически обрабатывает.

«Если уже говорить об идеале, то землепашцами должны быть преимущественно рабы. Они, однако, не должны все принадлежать к одной национальности и не должны быть горячего темперамента, потому что при соблюдении этих условий они оказались бы полезными для работы, и нечего было бы опасаться каких- либо попыток с их стороны к возмущению. Затем, на втором месте следовало бы поручить обработку земли лицам не эллинского происхождения – периэкам, которые обладают теми же природными качествами, что и рабы. Из них проживающие на частновладельческой земельной собственности должны числиться в разряде рабов частных лиц, а те, которые живут на собственной полосе, должны состоять государственными рабами» (8).

Через все анализируемые выводы Аристотеля ярко проходит мысль о возведении института рабства в непреложный закон природы, на чем он останавливается неоднократно и в «Политике».

Аристотель ставит себе вопрос: «Пристойно ли и справедливо ли служить кому-либо рабом, или наоборот, всякого рода рабство есть явление противоестественное» и без колебания спешит дать решительный и определенный ответ: «Властвование и подчинение не только вещи необходимые, но и полезные. Уже непосредственно с момента самого рождения некоторые существа различаются в том отношении, что одни из них как бы предназначены к подчинению, другие к властвованию»... И далее... «Власть над человеком более совершенна, чем власть над животными» (9). Власть эта наиболее полно должна быть проявлена над варварами»: «Ведь варвар и раб по природе своей понятия тождественные» (10). С этим последним утверждением Аристотеля нелишне сопоставить другое, в котором он устанавливает особые преимущества эллинской народности, сравнительно с иными: «Эллинская народность, занимающая в географическом отношении как бы срединное место между жителями севера Европы и Азии, объединяет в себе природные свойства тех и других: она обладает и мужественным характером и развитым интеллектом; поэтому она сохраняет свою свободу, пользуется наилучшей государственной организацией и была бы способна властвовать над всеми, если бы только была объединена одним государственным строем»(11).

Из сказанного, однако, отнюдь не следует делать вывода о факте выдвижения Аристотелем на первое место национальной проблемы, чего, впрочем, и не могло быть, поскольку и сами «Нации неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи общественного развития» (12).

Являясь гражданином, мыслителем и педагогом-практиком государства-города эпохи рабовладельческой формации начала ее разложения, Аристотель в течение всей своей жизни «общественно мыслил» в рамках такого государства, что и находит, между прочим, свое отражение в разрешении вопроса об организации идеальной государственной власти.

В сущности, таким образом, аристотелевское идеальное государство очень близко к платоновскому государству «Законов». Это затуманивается теми противоречиями Аристотеля, которыми наполнена «Политика», и суть которых сводится к тому, что иногда Аристотель ниспровергает в платоновских проектах то, что принимает в своем собственном. Для подтверждения, достаточно вспомнить хотя бы вопрос о земельных наделах в «Законах».

Аристотель решительно осуждает (13), исходя из хозяйственных соображений, предложение Платона (14) наделить каждого свободного двумя участками земли. И что же дальше? Далее Аристотель принимает такое же деление для своего государства (15).

По вопросу об организации государственной власти Аристотель также сближается с Платоном.

Если связи с сицилийской тиранией учителя заставили Платона лестно отозваться об идеальном единодержавии, то ученик, находящийся в еще более тесных отношениях с македонским двором, также не обошелся без комплиментов по адресу монархии, но, в конце концов, исконная форма греческого «полиса» кажется ему наиболее приемлемой с практической точки зрения, как и Платону (16).

«Политика» Аристотеля дошла до нас в незаконченном и необработанном самим автором виде. Поэтому то учение о воспитании, которое изложено в ее седьмой и восьмой книгах, отличается неполным, отрывочным характером. Несмотря на это, основные линии педагогических воззрений Аристотеля выступают достаточно ярко.

Анализу системы идеального воспитания у Аристотеля в «Политике» предшествует пространное выяснение тех основ, на которых должны заключаться благоприятные для будущего поколения браки, но этот вопрос мы можем обойти.

По вопросу о наследственности, очень важному в системе Платона, Аристотель высказывается далеко не так определенно, как последний: «Как от человека рождается человек, а от животного – животное, так и от хороших родителей может произойти только хорошее потомство. Природа зачастую стремится к этому, но достигнуть этого не может» (17).

Переходя к вопросам воспитания малолетних, Аристотель останавливается мимоходом на тех вопросах, которые послужили предметом более пространного изложения Платоном в «Законах» и отчасти в «Республике».

Так, он указывает на важность для маленьких детей в гигиенических целях движения в раннем возрасте, а также и вообще закаливания их хрупкого тела (купанье в холодной воде и т. д.). По его мнению, отнюдь не следует мешать громкому плачу и крику детей, так как и то и другое является для них «своего рода гимнастикой». В целях же физического развития более взрослого ребенка – нужно всемерно поощрять детские игры.

Поскольку в идеальном государстве Аристотеля допускается существование семьи, постольку до семи лет ребенок воспитывается в семейной обстановке. Эта семейная обстановка предстает в сознании Аристотеля в традиционных греческих формах: «И жена и дети должны находиться в подчинении у отца семьи. Это следует из того, что мужчина по своей природе, исключая лишь те или иные анормальные отклонения, более призван к руководительству, чем женщина» (18).

Деятельность семьи должна контролироваться особыми государственными чиновниками – педонимами. «Педонимам следует наблюдать вообще как за тем, как проводят время дети, так же и за тем, чтобы они как можно меньше оставались в обществе рабов». В круг их обязанностей входит равным образом отбор детских рассказов и сказок. «Все это должно служить как бы преддверием для последующих занятий, поэтому и игры детей должны подражать тому, чем они будут заниматься всерьез впоследствии».

Впрочем, в этих советах Аристотель не всегда находится в прямой зависимости от Платона, как можно предположить по вышеприведенным замечаниям. Так, например, по вопросу о применении игр при обучении, он, в противоположность Платону, утверждает: «Когда учатся, то не играют», ибо «молодых людей» следует воспитывать «не для забавы».

Ребенок-мальчик остается в семейной обстановке до семи лет: начиная с этого времени дело воспитания переходит в руки государства. Промежуточною ступенью между первым и вторым периодом является время от пяти до семи лет жизни ребенка: «По истечении пятилетнего возраста следующие два года, до семи лет, дети должны уже присутствовать на уроках по тем предметам, которые им потом придется изучать самим».

Государственному воспитанию Аристотель придает громадное значение:

«Вряд ли кто будет сомневаться в том, что законодатель должен отнестись с исключительным вниманием к воспитанию молодежи, так как в тех государствах, где этот предмет находится в пренебрежении, и самый государственный строй терпит от того ущерб. Ведь для каждой формы государственного строя соответственное воспитание – предмет первой необходимости».

Эта государственная точка зрения приводит Аристотеля к убеждению в необходимости установить единообразное воспитание для всех полноправных граждан. Заботы же о подрастающем поколении неполноправных граждан, конечно, не включаются Аристотелем в круг обязанностей законодателя:

«Так как все государство в его целом имеет в виду одну конечную цель, то, ясно, для всех граждан нужно тождественное воспитание, и забота об этом воспитании должна быть заботой государственною, а не делом частной инициативы. Теперь всякий печется о воспитании своих детей по-своему, каждый и учит их по-своему, как ему вздумается. На деле же то, что имеет в виду общий интерес, должно быть и делаемо сообща. Не следует сверх того думать, будто каждый гражданин сам по себе; нет, все граждане принадлежат государству, потому что каждый из них является частицей государства. А забота о каждой частице, естественно, должна иметь в виду попечение о всем целом, вместе взятом» (19)

К сожалению, в отрывочном изложении восьмой книги «Политики» мы не находим всестороннего развития и обоснования этих мыслей, но на них останавливается Аристотель ранее, а именно в V книге «Политики». Там мы читаем: «Самое важное из всех указанных нами средств, способствующих сохранению государственного строя, средств, которыми ныне все пренебрегают, это – воспитание [юношества] в духе соответствующего государственного строя. Никакой пользы не принесут самые наиполезные законы, единогласно всеми лицами, к государству причастными, одобренные, если граждане не будут приучены [к государственному порядку], если они не будут в духе его воспитаны, т. е. если основные законы государства – демократические, в духе демократии, олигархические – в духе олигархии: ведь если не дисциплинирован один, не дисциплинировано и все государство» (20).

Рассматривая круг предметов начального образования, Аристотель устанавливает четыре основных предмета: грамматику, гимнастику, музыку и иногда рисование. В своем дальнейшем изложении он не выходит из этого круга, но частично подвергает его всестороннему анализу.

Вопрос о последовательности преподавания этих предметов разрешается Аристотелем на основании его психологии и этики.

Если, как уже указывалось, главнейшею основою человеческого сознания при его относительном единстве является разум с его чисто теоретическою деятельностью, то все же этот разум развивается постепенно, и это развитие находится в прямой зависимости от практической деятельности, от развития воли.

«Должно ли начинать воспитание с воспитания рассудка или с воспитания навыков? – ставит вопрос Аристотель, исходя из этих предпосылок, и разрешает его в согласии с ними. И то и другое воспитание должно наисовершеннейшим образом гармонировать одно с другим, так как не исключена возможность, что разум впадает в ошибку при определении высшей цели, и то же самое может произойти при воспитании навыков». Итак, забота о теле должна предшествовать заботе о душе, а затем, после тела нужно позаботиться о воспитании наклонностей, с тем, чтобы воспитание их послужило воспитанию ума, а воспитание тела – воспитанию души». Тем самым определяется и порядок изучаемых предметов: «Отсюда следует, что мальчиков должно (прежде всего) отдавать в руки учителей гимнастики и педотрибов: первые приведут в надлежащее состояние их организмы, а вторые будут направлять соответствующим образом их занятия гимнастикой».

Выдвигая, таким образом, физическое воспитание на первое – в смысле временной последовательности – место (в противопо- ложность Платону и обычной практике эллинской школы), Ари- стотель в то же время резко осуждает известную ему спартанскую воспитательную практику: «Они (спартанцы) постоянными тяжелыми упражнениями обращают детей в своего рода диких животных, поступают они так в том расчете, будто бы это всего более полезно для развития мужества. Однако, как на это часто было указываемо, не следует обращать все свои заботы на одну эту цель». Аристотель и здесь выдвигает критерий прекрасного: «В воспитании первую роль должно играть прекрасное, а не дикоживотное».

Этот же критерий заставляет Аристотеля выступить и против обычая, распространенного, по его утверждению, во многих греческих государствах, на основании которого «стремятся придать гимнастическому образованию «атлетическое» направление и тем самым калечат фигуру детей и мешают их естественному росту».

В защиту своей мысли Аристотель выдвигает любопытное доказательство. Рассматривая списки победителей на Олимпийских состязаниях, он отмечает, что «в этих списках редко встретишь двух-трех одних и тех же лиц, одержавших победы в бытность их мальчиками, а затем взрослыми мужами. Это объясняется тем, что молодые люди от постоянных непосильных гимнастических упражнений теряют свои силы».

Эти имеющие конкретный характер положения VIII книги «Политики» в «Этике» обобщаются и рассматриваются с точки зрения исходных этических норм. Одной из них является утверждение, что «добродетель есть известного рода середина, поскольку она стремится к среднему». В силу этого «каждый знающий человек избегает излишества и недостатка и стремится к середине и избирает ее, и притом середину не по отношению к самому предмету, а по отношению к себе. Если всякая наука тем путем достигает хороших результатов, что имеет в виду середину и к этой середине направляет свои действия (поэтому-то обыкновенно и называют те результаты совершенными, от которых нельзя ничего ни отнять, ни прибавить, так как совершенство уничтожается избытком и недостатком, а сохраняется серединой), и если хорошие техники (артисты) работают, как мы сказали, имея в виду середину, и если добродетель выше и лучше всякого искусства, то и она точно так же как и природа, должна стремиться к середине» (21).

Заключительные выводы из этих общих положений в «Этике» те же, что и в «Политике»: «Слишком усиленное или недостаточное занятие гимнастикой губит телесную силу, точно так же и недостаточная или излишняя пища и питье губят здоровье, в то время как пользование ими в меру рождает, сохраняет и увеличивает здоровье» (22).

По вопросам преподавания грамоты и рисования Аристотель ограничивается краткими замечаниями. Он отмечает утилитарное значение этих предметов, но не это должно являться главным побуждением в занятиях ими («вообще искать повсюду лишь одной пользы всего менее приличествует людям высоких душевных качеств и свободнорожденным»).

Главное значение этих предметов, по мысли Аристотеля, сводится к тому, что они являются ступенью и необходимою предпосылкою: грамота – к изучению сложных дисциплин, а рисование – к изощрению глаз а и достижению физической красоты.

Ограничиваясь этими общими соображениями по вопросам преподавания грамоты и рисования, Аристотель, наоборот, обращает такое усиленное внимание в «Политике» на преподавание музыки, что эта непропорциональность дает повод некоторым исследователям предположить, что в данном случае мы имеем в тексте «Политики» внесенный в нее фрагмент из специального трактата по музыке.

Эта часть «Политики» (23) обвеяна настолько ярким местным греческим колоритом и является настолько устаревшею сравнительно с современною теориею музыки, что многое в ней остается для нас не вполне ясным.

Усиленное внимание Аристотеля к музыке – понятно. Ведь Аристотель неоднократно подчеркивает, что «досуг служит основным принципом всей нашей деятельности». Но досуг без музыки не может удовлетворить грека уже времени Гомера: не напрасно цитирует Аристотель стих «Одиссеи» (XI–7): «Гости в домах рядом по чину сидят, песнопевцу внимая», а далее вспоминает строки Мусэя, мифического певца еще догомеровской Греции: «Смертным петь всего приятней».

Но этой целью – доставить возможность прекрасного время- препровождения – не исчерпывается педагогическое значение музыки. Это значение подтверждают и соображения этического порядка. Дело в том, что «музыка оказывает известного рода влияние на наши моральные качества». Ведь, «так как музыка относится к области приятного, добродетель же состоит в [восприятии нами] надлежащей радости, любви и ненависти, то, очевидно, ничто не следует так ревностно изучать и ни к чему не должно в такой степени привыкать, как к тому, чтобы уметь правильно судить о благородных характерах и прекрасных поступках и достойно радоваться тем и другим. Ритм и мелодия содержат в себе ближе всего приближающиеся к реальной действительности отображения гнева и кротости, мужества и умеренности и всех противоположных им свойств, а также и прочих нравственных качеств. Это ясно из опыта: когда мы воспринимаем нашим умом ритм и мелодию, у нас изменяется душевное настроение. Привычка же испытывать горестное или радостное настроение при восприятии того, что подражает действительности, ведет к тому, что мы начинаем испытывать те же чувства и при столкновении с [житейской] правдой».

Сравнивая этическое воздействие, производимое музыкой и живописью, Аристотель решительное предпочтение в этом отношении отдает музыке. Ведь в картине мы имеем «не действительное подобие этических свойств, но воспроизводимые путем рисунка и красок фигуры суть скорее лишь внешние отображения этих свойств, поскольку они отражаются на внешнем виде человека, когда он приходит в состояние аффекта... напротив, что касается мелодий, то уже в них самих содержится воспроизведение характера. Это ясно из следующего: музыкальные лады существенно отличаются друг от друга тем, что при слушании их у нас является различное настроение, и мы далеко неодинаково относимся к каждому из них. Из всего вышесказанного следует, что музыка способна оказывать известное воздействие на этическую сторону души, и раз музыка обладает такими свойствами, то, очевидно, она должна быть включена в число предметов воспитания молодежи».

Наконец, третьим обоснованием, приводящим к тому же выводу, – признанию необходимости обучать музыке с детства, являются соображения психологического порядка. Если у гармонии и ритмики имеется какое-то природное «сродство» с человеческим сознанием («почему одни из философов и утверждают, что сама душа есть гармония, а другие говорят, что душа носит гармонию в себе»), то больше всего обучение музыке должно «подойти к самой природе (отроческого) возраста: в молодом возрасте люди не склонны по доброй воле налегать на что-либо им неприятное, а музыка как раз, по своей природе, принадлежит к числу таких предметов, которые доставляют приятное».

Итак, музыку необходимо ввести в круг предметов, изучаемых в детстве.

Такой вывод, однако, не разрешает еще вопроса, – нужно ли мoлодeжь учить играть на тех или иных музыкальных инструментах или достаточно предоставить им возможность «слушать, как играют и поют другие, и при этом должным образом радоваться и быть в состоянии составить себе правильное суждение (об исполняемых пьесах)». Ведь, защитники последнего взгляда могли бы сказать: «Мы можем иллюстрировать высказываемые нами соображения, обратившись к рассмотрению существующего у нас представления о богах: у поэтов Зевс сам не поет и не играет на кифаре; тех же, кто занимается этими искусствами, мы назовем профессиональными ремесленниками, и заниматься ими мужу мы считаем неподобающим делом, исключая только те случаи, когда он выпил или играет и поет в шутку».

Оставляя в стороне ссылку на обычай олимпийцев, Аристотель спешит доказать, что изучение игры на каком-либо инструменте вовсе не означает подготовку к профессиональной деятельности музыканта. И по тому вниманию, с которым он относится к этому возражению, очевидно, каким тягостным обвинением считает он возможность сближения своего свободнорожденного воспитанника с ремесленником, и какую непроходимую пропасть стремится он вырыть между тем и другим. «Мы исключаем [из программы и воспитания] профессиональное обучение игре на музыкальных инструментах, как и вообще все занятия [носящие такой характер]. Под профессиональным же обучением мы понимаем такое обучение, которое имеет в виду подготовить музыкантов для состязаний: изучающий музыку с такой профессиональной точки зрения занимается ею не ради своего усовершенствования и добродетели, но ради того, чтобы доставить удовольствие своим слушателям. А такая цель занятия музыкой – цель грубая; поэтому-то мы и полагаем, что такие занятия – дело не свободнорожденных людей, но наемников, и что эти занятия обращают людей в ремесленников потому, что та цель, которую они имеют при этом в виду, – негодная цель».

В то же время, однако, Аристотель подчеркивает необходимость того, чтобы «сами юноши умели петь и играть на музыкальных инструментах», ибо «во всяком случае не может подлежать сомнению, что для развития человека в том или ином направлении, далеко не безразлично, будет ли он сам изучать на практике то, или иное дело. Само собой разумеется, невозможно, или, во всяком случае, трудно стать основательным судьею в том деле, в совершении которого сам не участвовал...»

Чтобы окончательно убедить сомневающихся в том, что он не заслуживает упрека в сближении своих воспитанников с презираемыми ремесленниками, Аристотель спешит решительно заявить, «когда они [дети] станут старше, они должны эти занятия оставить, зато они будут в состоянии судить о прекрасном и испытывать надлежащую радость, благодаря урокам, полученным ими в молодости».

Итак, музыкальное образование только тогда примет достойные избранной молодежи формы, когда «молодые люди не будут напряженно заниматься им, с целью принимать затем участие в профессиональных состязаниях...», но когда оно будет направлено к тому, «чтобы дать возможность молодым людям наслаждаться красотой мелодии и ритма».

Что касается музыкальных инструментов, то Аристотель требует изгнания флейты и кифары и вообще всех тех инструментов, «на которых играют профессиональные музыканты».

В заключение Аристотель рассматривает вопрос о музыкальных ладах и ритмах «как вообще, так и в приложении к воспитанию».

В основном он следует установкам раннего Платона, признавая вслед за ним особенное значение дорийского лада («молодежь надлежит предпочтительно воспитывать на дорийских мелодиях»), но допускает наряду с последним также и лидийский лад как содействующий «развитию благопристойности и благовоспитанности».

Седьмая книга «Политики» заканчивается установлением периодов воспитания, сообразно со ступенями возраста, но в дальнейшем этим делением Аристотель совершенно не пользуется: «Все воспитание должно быть разделено по ступеням возраста на два класса: 1) от семилетнего возраста до наступления половой зрелости и 2) от наступления половой зрелости до 21 года».

Все вышеизложенные педагогические воззрения Аристотеля следует отнести, конечно, к вопросам элементарного образования.

Вопросы образования повышенного характера в «Политике» и «Этике» им совершенно не затронуты, если не считать нескольких случайных указаний.

К числу этих указаний в «Этике» относится важное замечание, что только та деятельность (и, между прочим, деятельность соединенная о процессом изучения чего-либо) может быть успешной, которая связана с удовольствием, радостью, проистекающими из самой деятельности. Правда, это замечание можно отнести ко всему процессу обучения – независимо от возрастов, но Аристотель особенно настаивает на нем, применительно к высшим ступеням обучения («соответственное наслаждение усиливает деятельность, ибо люди, работающие с наслаждением, лучше судят о частностях и точнее их выполняют, например: геометрами становятся те, которые наслаждаются геометрическими задачами, и они лучше вникают в каждую частность; подобным же образом любящие музыку и любящие архитектуру и тому подобные занятия будут предаваться своему делу, наслаждаясь им. Таким образом, наслаждения усиливают деятельность»). В связи с этим рассуждением находится любопытная мысль Аристотеля об одновременной несовместимости двойного рода занятий – по вопросам, увлекающим изучающего, и по тем, к которым он является вполне равнодушным: «Более приятная деятельность уничтожает другую, тем более, чем больше разница относительно наслаждения, так что становится невозможным заниматься другим делом. Поэтому, наслаждаясь чем-либо, мы не в состоянии заниматься другим, и, наоборот, мы боремся за что-либо другое, если наше дело мало нам нравится» (24).

В «Политике» к подобным указаниям относятся две-три брошенные Аристотелем мимоходом фразы, относительно возможности посещения молодыми людьми театра: «Законом должно быть воспрещено молодым людям присутствовать в качестве зрителей на представлениях ямбов и комедий до тех пор, пока они не достигнут возраста, в котором им дозволено принимать участие в сисситиях и в попойках» . (Из этого положения следует также тот вывод, что дети и подростки не допускаются Аристотелем на сисситии.) Аристотель не решается, подобно Платону, изгнать со сцены комедию, за исключением, впрочем, «неприличных пьес», которых, как и «выставок непристойных картин», «не должно дозволять», но он рассчитывает на то, что «полученное (молодыми людьми ко времени допущения их на сисситии) воспитание сделает всех их невосприимчивыми к проистекающему от подобного рода зрелищ вреду».

В силу яркости первых впечатлений воздействие театра на молодежь нужно считать весьма значительным. Признавая это, Аристотель обещает всесторонне рассмотреть в «Политике» вопрос: «Не следует ли вообще воспретить [молодежи посещать театр], а если этого делать и не следует, то каким путем можно обойти встречающиеся при этом различного рода спорные пункты», но обещания этого не выполняет.

Что Аристотель допускал в своем идеальном государстве проведение молодежи через особую, кратковременную специальнофизическую тренировку, соответствующую афинскому эфебству, явствует из указаний четвертой главы VIII книги «Политики»: «После того, как по достижении возмужалости, три года будут посвящены на усвоение остальных предметов воспитания, уместно в следующий затем период возраста подвергнуть воспитываемых как более тяжелым работам, так и принудительному питанию. Во всяком случае, не следует одновременно заставлять слишком напряженно работать и интеллектуальные и физические силы; напряжение и тех и других, естественно, производит диаметрально противоположное действие, а именно: физическое напряжение препятствует развитию интеллектуальных сил, напряжение интеллектуальное – физических». Впрочем, своему государству Аристотель ставит цели несколько отличные от тех, которые обычно преследовали в своей внешней политике греческие города-государства: «О военной же выправке граждан нужно заботиться не ради того, чтобы они поработили недостойных [свободы], но для того, чтобы прежде всего они сами не попали в рабство к другим, затем, чтобы они стремились достигнуть гегемонии на пользу подвластным, а не ради приобретения «деспотической» власти над всеми, наконец, в-третьих, чтобы они стремились к «деспотической» власти только над теми, кто достоин быть рабом».

Если совлечь с этих туманных рассуждений скрывающие их суть пестрые покровы, основная мысль Аристотеля предстанет в простых формах. Аристотель рекомендует греческим общинам, сохраняя по возможности согласие внутри греческого мира, направить свои силы и внимание на порабощение варваров, которые ведь «по природе рабы», т. е. рекомендует защищать ту программу действий, которую стремился реализовать его ученик Александр.

Примечания

1 Аристотель, О душе, русск. перев., М. 1937.
2 Он же, Этика, I, 6
3 Аристотель, Политика, VII, 13, 8; ср. там же, VIII, 2, 5.
4 Аристотель, Политика, VII, 8.
5 Аристотель, Политика, II, 4–12.
6 Там же, VIII, 2, 1.
7 Там же, III, 3; ср. там же, VII, 8.
8 Аристотель, Политика, VII, d, 9, 9.
9 Там же, I, 2, 7–8.
10 Там же, I, 1–5, ср. Аристотель, Этика, VIII, 13. Впрочем, иногда и по этому важному вопросу мысли Аристотеля начинают колебаться, что соответствует процессу перерождения рабства из фактора прогрессивного в фактор разлагающий как раз в эпоху Аристотеля. См. «Политика», 1, 2, 1, 5.
11 Там же, VII, 6.
12 В. И. Ленин, т. XVIII, 26.
13 Аристотель, Политика, II, 3, 8.
14 Платон, Законы, 747, с.
15 Аристотель, Политика, V, 97.
16 Тесная связь этих выводов Аристотеля с государственной практикой современных философу Афин была ясна уже в XVII в. Гоббсу. См. Гоббс, Левиафан, Соцэкгиз, 1936, стр. 176.
17 Аристотель, Политика, I, 2, 19. Впрочем, см. там же, IV, 6, 3.
18 Аристотель, Политика 1, 5. В этой же главе Аристотель замечает: «Поэт сказал о женщине – «Убором женщины молчанье служит». Это в одинаковой степени должно быть приложимо ко всем женщинам вообще, но к мужчине оно уже не подходит». В данном случае Аристотель имеет в виду Софокла («Эант», 293), ср. там же, I, 2, 12 и VII, 3, 4. Если в первом из указанных мест «Политики» устанавливается как жизненный закон правомерность властвования мужчины и подчинения женщины, то во втором речь уже идет о неизмеримом превосходстве природы первого – над природой второй: «... для того, чтобы поступать в своей деятельности прекрасно, нужно отличаться [от себе подобных] настолько же, насколько отличается мужчина от женщины, отец от детей, господин от рабов...» К этому же вопросу Аристотель возвращается несколько раз и в «Этике», отстаивая подчинение жены мужу, хотя и не безусловное, но ограниченное рядом традиционных норм. См. Аристотель, Этика, V, 10 и VIII, 12. После всего скаванного становится понятным – почему Аристотель обходит молчанием вопросы женского образования, полагая, конечно, в данном случае необходимым и достаточным – следовать установившимся в Афинах традициям.
19 Аристотель, Политика, VIII, I, 1–2.
20 Аристотель, Политика, V, 7, 20. Эти же мысли Аристотель пространно развивает в «Этике» (X, 10). Там, между прочим, мы читаем: «Трудная вещь – в молодости получить правильное воспитание, ведущее н добродетели, если не живешь в соответственных законах: ибо для большинства людей неприятно жить благоразумно и воздерживаться, в особенности же для молодых, поэтому-то телесное воспитание и занятия должны быть определены законами: что привычно, то перестает быть неприятным... Ясно, что для общественного воспитания необходимы законы, а для хорошего необходимы хорошие законы».
21 Аристотель, Этика, II, 5. Ср. Демокрит «Прекрасна надлежащая мера во всем» (472).
22 Там же, 2, 5.
23 Аристотель, Политика, VIII, 4-7.
24 Аристотель, Этика, X, 5.

VIII. УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ О ВОСПИТАНИИ

25. Вступление. Теорию греческого эстетического воспитания приходится конструировать, как и многое другое, из классической древности, на основании отрывочных данных и случайных текстов. Небогат рассуждениями на эту тему и Аристотель. Однако его эстетическое миропонимание, изложенное нами в предыдущем, является прекрасным фоном для изложения взглядов Аристотеля на эстетическое воспитание, и без него последнее не должно быть ни излагаемо, ни интерпретируемо. Надо хотя бы на одном цельном философско–эстетическом мировоззрении древности проверить и убедиться, насколько органически требовалась там эстетическая и художественная практика и с какой необходимостью вытекала она из основ античного мироощущения и мировоззрения. Относительно Аристотеля это тем удобнее сделать, что он, как сказано, оставил ряд, хотя и не очень большой, рассуждений относительно художественного воспитания, и на них удобно проследить всю органичность и обязательность для грека подобных воззрений. Созерцая свой космос, в блаженном самодовле–нии играющий с самим собой, и устраивая свою жизнь в подражание этому космосу, со всей бездонной трагической его основой и в то же время со всей красотой его вечной и благородной изваянности, грек воспитывал так же и самого себя - внимая трагической основе жизни и ее скульптурной оформленности и завершенности. Надо было создать столь же благородного и бесстрашного героя, какова статуя Аполлона и каков, следовательно, он сам. Надо было создать столь же благородное и прекрасное произведение, каковым являлись и сами бессмертные боги. Естественно, что эстетическое воспитание должно было стоять на первом плане. И естественно то, что это эстетическое воспитание не могло быть только эстетическим. Оно должно было создавать и переделывать цельного человека, с его телом и душой, с той его благородной и прекрасной одухотворенностью, каковы и сами блаженные небожители. Тут преследовалась та самая холодноватая бесстрастность, тот самый безгорестный и безрадостный покой вечности, те самые безглазые, как бы несколько абстрактные, статуи, что грек видел в своих богах. И вот такого «прекрасного» человека и хотел воспитывать Аристотель, трактуя о своем художественном воспитании. Попробуем вглядеться в немногочисленные тексты, оставшиеся от Аристотеля на эту тему.

26. Государственная точка зрения. Прежде всего, Аристотель в вопросах воспитания стоит на общегосударственной точке зрения. Для него немыслимо, чтобы это воспитание проводилось частными людьми. «Так как все государство в его целом имеет одну конечную цель, то ясно, для всех граждан нужно тождественное воспитание; и забота об этом воспитании должна быть заботою государственною, а не делом частной инициативы. Теперь всякий печется о воспитании своих детей по–своему, каждый и учит их по–своему, как ему вздумается. На деле же то, что имеет в виду общий интерес, должно быть и делаемо сообща. Не следует, сверх того, думать, будто каждый гражданин - сам по себе; нет, все граждане принадлежат государству, потому что каждый из них является частицей государства. А забота о каждой частице, естественно, должна иметь в виду попечение о всем целом, вместе взятом. В этом отношении можно одобрить лакедемонян: они прилагают очень большие заботы о воспитании детей, и оно носит у них общегосударственный характер». Эта, в основе своей, конечно, платоновская мысль (кроме всего «Государства» см. также Legg. 903b, 923а) есть мысль в значительной мере и общегреческая. Для грека все слито в один законченный прекрасный космос, - и природа, и история; и нельзя ни одному члену, входящему в эту цельность, избежать своего положенного места и выйти из строго отведенных ему пределов. Воспитание (а Аристотель почти не отличает воспитание вообще от воспитания художественного) есть также нечто необходимое для общества в его целом; и тут нет места никакому индивидуализму, который бы проявлял инициативу за свой риск и страх. При всем сходстве многих, в особенности поздних, платонических систем с немецким идеализмом начала XIX века необходимо сказать, что эти два мировоззрения и мироощущения разделены раз навсегда тою непроходимою бездною, которая разделяет их как классицизм от романтизма Классическое мировоззрение есть как бы круговращение самодовлеющего бытия в самом себе. Оно, в сущности, никуда не стремится. Оно не знает беспредельности, которая бы неудержимо уходила в бесконечные дали и терялась в этом порыве и взлете. Романтизм - весь есть уход в запредельные дали, в высоты и глубины, он - индивидуалистичен в самом своем существе, он - весь стремление и самопотеря в бесконечных исканиях. Космос греков - классичен, и воспитание их - классично. И вот почему у Платона государством управляют монахи, а у Аристотеля воспитывает человека само общество. Все - подчинено, соподчинено, объединено, оформлено, центрировано. Нигде нет нарушения общей цельности, везде - соответствие, мера, соразмерность, симметрия, лад, строй, гармония. Так защищался древний грек, по слову Ницше, аполлонийской прекрасной видимостью от экстатических и трагических ужасов мистического дионисизма.

27. Аристократизм и его природа. Далее, в теории воспитания, если иметь в виду изложенное выше аристотелевское (и, в значительной мере, общегреческое) эстетическое мировоззрение, необходимо должно быть принципиально проведено то убеждение, что человек есть подражание космосу и что как таковой он должен нести на себе все благородство и величавость, все строгое и неуклонное самодовление, как бы некий бесстрастный, хотя и самонаслаждающийся аристократизм и удаленность от обыденной жизни, с ее трудом и потом, с ее тоской и бесконечными ожиданиями и исканиями. Тут перед нами раскрывается, быть может, уже совсем непонятная для нашей современности, но, в сущности, весьма понятная и вполне последовательная идея противоположности свободнорожденных и рабов . Разумеется, сейчас нет для нас нужды ставить эту проблему, по Аристотелю, целиком. Но в применении к теории воспитания она должна быть разрешена, так как и сам Аристотель предпосылает ее своему общему учению о воспитании.

Аристотель пишет : «Совершенно очевидно, что из числа полезных (в житейском обиходе) предметов должны быть изучаемы те, которые действительно необходимы, но не все без исключения. Так как все занятия людей разделяются на такие, которые приличны для свободнорожденных людей, и на такие, которые свойственны несвободным, то, очевидно, из первого рода занятий должно участвовать лишь в тех, которые не обратят человека, занимающегося ими, в ремесленника. Ремесленными же нужно считать такие занятия, такие искусства и такие предметы обучения, которые делают физические, психические и интеллектуальные силы свободнорожденных людей непригодными для применения их к добродетели и для связанной с нею деятельности. Оттого–то мы и называем ремесленными такие искусства и занятия, которыми ослабляются физические силы. Это те работы, которые исполняются за плату; они отнимают досуг для развития интеллектуальных сил человека и принижают их. И из числа «свободных» наук свободнорожденному человеку можно изучать некоторые только до известных пределов, чрезмерно же налегать на них с тем, чтобы изучить их во всех деталях, причиняет указанный выше вред».

Таким образом, Аристотель: 1) строго различает обязанности и внутренний путь свободнорожденного и раба; 2) понимает труд раба и ремесленника как подневольный, физический, переводимый на деньги труд, не ведущий к добродетели и связанной с нею деятельности; 3) достойным времяпровождением свободного считает не труд, но досуг , связанный с интеллектуальной и этической самоудовлетворенностью, которая не нуждается в большом физическом труде и которая есть внутренняя добродетель мудреца.

Это - необходимейшая и предпосылка, и вывод как всего практического мировоззрения Аристотеля, так и его теории эстетического воспитания. Внутренняя самоудовлетворенность мудреца - вот цель и этического и эстетического воспитания. Недостойно свободнорожденного, рассуждает Аристотель, действовать в интересах чужих людей. Это - «поведение, свойственное наемнику и рабу». Свободный может действовать только в личных интересах, или в интересах друзей, или в интересах добродетели. С этой точки зрения, предметы обучения для Аристотеля носят двойственный характер. То они существуют ради нашей деятельности, и тогда они «полезны в житейском обиходе и часто имеют практическое применение». То они заполняют наш досуг, а последний «служит основным принципом всей нашей деятельности». Конечно, грамматика и рисование полезны в житейском обиходе, а «гимнастикой занимаются потому, что она способствует развитию мужества», не говоря уже о музыке, которою «теперь занимаются большею частью только ради удовольствия». Однако эти предметы необходимо понимать и как предметы, служащие для целей чисто внутренних и созерцательных. «Предки наши поместили музыку в число общеобразовательных предметов потому, что сама природа, как на это было указываемо неоднократно, стремится доставить нам возможность не только правильно направлять нашу деятельность, но и прекрасно пользоваться нашим досугом ». «Досуг должен быть в значительной степени предпочтен деятельности», и его нельзя заполнить просто игрой, так как в последнем случае игра «неизбежно оказалась бы конечною целью нашей жизни». Раз это невозможно, то игра должна быть скорее средством к отдохновению для трудящихся. «Движение при играх ведет к успокоению души, и, благодаря тому, что с игрою связано и развлечение, оно содействует ее отдохновению». Досуг же не есть просто игра, и эстетическое воспитание не может быть воспитанием только в игре и к игре. «Досуг, очевидно, заключает уже в самом себе и наслаждение, и блаженство, и счастливую жизнь; и все это выпадает на долю не занятых людей, а людей, пользующихся досугом. Делающий что–либо делает это ради чего–либо, так как цель им еще не достигнута, между тем как счастье само по себе есть цель, и оно соединяется в представлении всех людей не с горем, но с наслаждением». Разумеется, не всякое наслаждение пригодно. Наилучший человек должен иметь и наилучшие наслаждения. «Отсюда ясно, что для уменья пользоваться досугом в жизни нужно кое–чему научиться, кое в чем воспитаться и что как это воспитание, так и это обучение заключают цель в самих себе, между тем как то обучение, которое признается необходимым для применения его к деловой жизни, имеет в виду другие цели».

Эстетическое воспитание, по Аристотелю, не есть, таким образом, воспитание только эстетическое и художественное. Оно в своей глубине имеет отнюдь не эстетические цели, хотя и выражено эстетическими средствами. Цель его - создать мудреца, самодовлеющего и свободного, аристократа духа . «Поэтому–то наши предки и поместили музыку в число общевоспитательных предметов не как предмет необходимый (никакой настоятельной необходимости в обучении музыке нет) и не как предмет общеполезный, вроде грамотности, которая нужна и для ведения денежных дел, и для домоводства, и для научных занятий, и для многих отраслей государственной деятельности. И рисование также, очевидно, изучается потому, что оно приносит пользу при лучшей критической оценке художественных произведений, как в свою очередь гимнастика служит к укреплению здоровья и развитию физических сил. Ничего подобного занятия музыкой не дают. Поэтому остается принять одно - что она служит для заполнения нашего досуга, и с этою–то целью она, очевидно, и введена в обиход воспитания». «Так обстоит дело и с рисованием: и его изучают не ради того, чтобы не впасть в ошибку при своих собственных покупках или чтобы не подвергнуться обману при покупке и продаже домашней утвари, но рисование изучают потому, что оно развивает глаз при определении физической красоты. Вообще искать повсюду лишь одной пользы всего менее приличествует людям высоких душевных качеств и свободнорожденным».

28. Гимнастика. Все эти общие принципы Аристотель применяет и в специальных суждениях о гимнастике и музыке. Эти суждения при всей их общности и благодаря этой общности являются прекрасным образцом общегреческого суждения об эстетической ценности гимнастики и музыки; и мы ясно чувствуем всю их связь с подлинными глубинами греческого художественного духа. - Аристотель констатирует тут весьма заметный в его время уклон к атлетике и практицизму в сфере обучения гимнастике. Современные ему педагоги стремятся дать воспитанию молодежи атлетическое направление и «тем самым калечат фигуру детей и мешают их естественному росту» . «Лакедемоняне, вопреки своим древним обычаям, слишком сильно налегают на тяжелые физические упражнения, обращая детей в зверей и думая, что таким путем лучше всего можно развить в них мужество. В этом они, конечно, ошибаются. Физическим, и притом тяжелым, трудом нельзя развить храбрость. Наблюдения над животными показывают, что храбрость свойственна как раз животным, отличающимся кротким нравом. Да и племена людей, склонные к убийству и людоедству, каковы ахейцы и гениохи и прочие разбойничьи племена, отнюдь не отличаются храбростью. Сами спартанцы, ревностно занимаясь тяжелыми упражнениями, превосходили всех прочих греков только потому, что эти упражнения находились у греков в пренебрежении. Теперь же их превосходят те, кто в гимнастике ценит не труд и упражнение сами по себе, но прекрасное». «…? воспитании первую роль должно играть прекрасное , а не дико–животное». «…Те люди, которые при воспитании храбрости в детях допускают чрезмерную ретивость, которые оставляют не воспитанными по части всего того, что им необходимо для жизни, делают из детей, по всей справедливости, ремесленников . Они делают детей полезными только для разрешения одной из задач, связанных с ролью человека в государстве, но и в этом отношении, как показывают наши соображения, они поступают хуже других» . Аристотель советует до наступления периода половой зрелости «отдавать предпочтение более легким гимнастическим упражнениям, причем [из программы воспитания], чтобы ничто не мешало физическому росту молодых людей, совершенно исключается насильственное откармливание их и непосильные работы». Аристотель сообщает, что если внимательно просмотреть списки победителей на олимпийских состязаниях, то тут «редко встретишь двух–трех одних и тех же лиц, одержавших победы в бытность их мальчиками и затем взрослыми мужами». Аристотель объясняет это тем, что «молодые люди от постоянных непосильных гимнастических упражнений теряют свои силы». Тяжелые работы и принудительное питание возможны только после периода полового созревания, когда будет уже затрачено три года на усвоение остальных предметов воспитания, т. е. чтения, письма и прочего. «Во всяком случае, не следует одновременно заставлять слишком напряженно работать и интеллектуальные, и физические силы: напряжение тех и других естественно производит диаметрально противоположное действие, а именно: физическое напряжение препятствует развитию интеллектуальных сил, напряжение интеллектуальное - физических» .

29. Музыкальное воспитание. Более подробно, хотя всецело в плоскости самых общих и принципиальных построений, рассуждает Аристотель о музыкальном воспитании.

а) Прежде всего, каковы цели музыкального воспитания? Аристотель говорит, что вообще можно иметь в виду три таких цели. Музыкой можно заниматься ради развлечения и связанного с ним отдыха, подобно тому, как человек предается сну или участвует в попойках. Многие спят, пьют вино, занимаются музыкой, танцуют - исключительно ради удовольствия. Это - во–первых. Во–вторых, некоторые думают, что «музыка стоит в известном отношении к моральной добродетели », что «она оказывает в данном случае такое же действие, что и гимнастика: подобно тому, как гимнастика способствует до известной степени развитию физических качеств, так точно и музыка способна оказать некоторое воздействие на этическую природу [человека], развивая в нем способность правильно радоваться». Третьи, наконец, полагают, что «музыка заключает в себе нечто такое, что служит для «надлежащего» пользования досугом и для [развития] интеллекта».

b) Каждая из этих целей вполне достойна для того, чтобы ее преследовать. Однако необходимо отдать себе отчет в подлинном значении этих целей. Прежде всего, самое удовольствие, схожее с удовольствиями от сна и попоек, не может как таковое преследоваться в эстетическом воспитании. «Молодых людей следует воспитывать не для забавы». Кроме того, если это позволено взрослым, то это еще не значит, что мальчикам нужно давать подобные же советы. Затем, простая забава и удовольствие могли бы получиться и тогда, когда дети вовсе не обучались бы музыке, а только слушали, как играют другие, подобно персидским и индийским царям. Если мы обучаем детей также и музыкальному исполнению, а не только слушанию, то ясно, что цель музыкального воспитания - не есть забава и удовольствие просто, хотя значение музыки в этом смысле и не может подлежать никакому сомнению. Точно так же необходимо более точно представлять себе и этическое значение музыки, равно как и значение в смысле досуга. «Должным образом радоваться и быть в состоянии составить себе правильное суждение [об исполняемых пьесах]» можно ведь и без обучения музыке, как то показывает пример лакедемонян. Ясно, что цель музыкального воспитания - этическая, но не просто этическая, и цель его - достойное заполнение досуга, но не только это.

c) Итак, каковы же подлинные цели и смысл музыкального воспитания? - Музыка есть забава и ведет к удовольствиям. Но необходимо наблюдать, чтобы то и другое было осмысленно , чтобы наслаждение это вызывалось подлинными жизненными потребностями и вело бы к удовлетворению их. «Забава имеет своим назначением дать отдых, а отдых, конечно, приятен, так как он служит своего рода лекарством грусти, навеваемой на нас тяжелой работой». В этом смысле она имеет также и интеллектуальное значение, а «интеллектуальное развлечение, по общему признанию, должно заключать в себе не только прекрасное, но также и доставлять удовольствие, потому что счастье состоит именно в соединении прекрасного с доставляемым им удовольствием». Музыкальное наслаждение, таким образом, жизненно обосновано. Оно вполне соответствует высшей цели человека и может быть подлинным принципом воспитания молодежи вообще. «Так как человеку редко удается достигнуть высшей цели своего существования, так как он, напротив, нуждается в частом отдыхе и прибегает к забавам не ради какой–либо высшей цели, но и просто ради развлечения, то было бы вполне целесообразным, если бы он находил полное отдохновение в удовольствии, доставляемом музыкой».

d) Музыкальное воспитание также есть одновременно и этическое воспитание, и это вытекает из глубоких свойств самой музыки. Этическая сторона музыки сама собой бросается в глаза, как только мы зададим себе вопрос о сущности и назначении вызываемого ею наслаждения. Всякое наслаждение более или менее случайно. Но музыкальное наслаждение не вполне случайно даже тогда, когда мы пользуемся им ради отдохновения от трудов или для облегчения горестей. И эта закономерность музыки становится еще более заметной, если мы перестанем видеть в ней только удовольствие и утилитарное значение в смысле физического или психического отдохновения Тут впервые музыка открывает свои настоящие богатства, и проблема музыкального воспитания получает гораздо более интересный характер.

Во–первых , всем известно, что музыка «наполняет наши души энтузиазмом, а энтузиазм есть аффект этического порядка в нашей психике». Влияя на состояние души, музыка необходимым образом относится к области любви или ненависти, к добродетели, к тому, чтобы «уметь правильно судить о благородных характерах и прекрасных поступках и достойно радоваться тем и другим» (§ 5). Ритм и мелодия в музыке есть прямое отражение тех или иных душевных состояний. «Ритм и мелодия содержат в себе ближе всего приближающееся к реальной действительности отображение гнева и кротости, мужества и умеренности и всех противоположных им свойств, а также и прочих нравственных качеств. Это ясно из опыта: когда мы воспринимаем нашим ухом ритм и мелодию, у нас изменяется душевное настроение. Привычка же испытывать горестное или радостное настроение при восприятии того, что подражает действительности, ведет к тому, что мы начинаем испытывать те же чувства и при столкновении с [житейской] правдой».

Во–вторых , эта близость музыки к психическому процессу вообще и, в частности, к этически–осмысленному, по Аристотелю, объясняется, далее, в связи с тем, что можно было бы теперь назвать феноменологией слуха. В «Проблемах» Аристотеля мы читаем следующее весьма любопытное место: «Почему из всех объектов нашего чувственного восприятия этические свойства заключаются только в тех объектах, которые мы воспринимаем посредством слуха? Ведь даже одна мелодия, без сопровождения ее словами, заключает в себе этические свойства, между тем как ни краски, ни запахи, ни вкусовые ощущения ничего подобного в себе не заключают. Не потому ли, что только объекты, воспринимаемые путем слуха, сопровождаются движением ?.. А эти движения возбуждают в нас энергию, а энергия есть признак этического свойства». Под этическим свойством и под этическим действием музыки не надо тут понимать этические категории в нашем смысле слова, т. е. категории оценочные (с определенной точки зрения). Этос у Аристотеля есть просто то или другое свойство, состояние, процесс или навык психики, которые обладают не просто характером общей принадлежности к состояниям сознания, но имеют ту или иную специфическую окраску. Так, горе, радость, печаль - суть не просто аффекты и страсти, но такие, с которыми соединяется то или иное специфическое представление. «Этический» у Аристотеля значит характерный или специально–характерный. Так вот, музыка, в отличие от прочих искусств, потому ближе всего стоит к психике, что она возбуждает именно процессуальную и характерно–процессуальную ее сторону. Это создает чрезвычайную близость и подобие психике. «В том, что воспринимается нашим зрением, это подобие сказывается лишь в незначительной степени: посредством зрения мы воспринимаем только формы предмета и, как таковые, они лишь в незначительной степени и далеко не у всех вызывают соответственные эмоции в нашем чувственном восприятии. К тому же мы имеем здесь не действительное подобие этических свойств, но воспроизводимые путем рисунка и красок фигуры суть скорее лишь внешние отображения этих свойств, поскольку они отражаются на внешнем виде человека, когда он приходит в состояния аффекта». В этих словах дано самое существенное содержание музыкальной феноменологии. Именно, в то время как прочие искусства дают не самое душевное движение и аффект, но лишь его отражение на некоей ино–природной сфере, и притом статической, музыка изображает самое движение , саму процессуальность, «саму волю», как сказал бы Шопенгауэр. Мне кажется, это - аксиома всякой феноменологии музыки. Уже в живописи Аристотель советует молодежи «смотреть не на картины Павсона, а на картины Полигнота или на произведения какого–либо иного живописца или ваятеля, который умеет в них выразить этический характер изображенного лица». Тем более таковой должна быть музыка.

И вот, в–третьих , музыка, как непосредственное воспроизведение характеров, содержит в себе элементы, прямо указывающие на то или иное душевное движение. Каждый музыкальный лад содержит в себе такую эмоциональную природу, так что при слушании его душа настраивается соответствующим образом. Миксолидий–ский лад вызывает «более жалостное и подавленное настроение». Иные лады нас размягчают. Среднее, уравновешенное настроение создается дорийским ладом. Фригийский лад действует возбуждающе. «Те же самые принципы имеют приложение и по отношению к ритмике: одни ритмы имеют более спокойный характер, другие - подвижной; из этих последних в одних ритмах движения более грубые, в других - более благородные».

Отсюда ясно, в–четвертых , что музыка необходимым образом должна быть включена в число предметов обучения в младшем возрасте. «Обучение музыке подходит к самой природе этого возраста; в молодом возрасте люди не склонны по доброй воле налегать на что–либо им неприятное, а музыка как раз, по своей природе, принадлежит к числу таких предметов, которые доставляют приятное. Да и у гармонии и ритмики существует, по–видимому, какое–то сродство их [с душою], почему одни из философов и утверждают, что сама душа есть гармония, а другие говорят, что душа носит гармонию в себе».

е) Все благотворное действие музыки на подрастающего человека возможно только тогда, когда мы научим его не просто пассивно слушать чужое исполнение, но когда он научится играть сам . Это и будет настоящим музыкальным воспитанием, несводимым уже на развитие приятных эмоций просто и на культуру этических чувств вообще. Но тут–то и необходимо быть весьма осторожным, чтобы сразу же не искалечить души и тела молодых людей. «Не может подлежать сомнению, что для развития человека в том или ином направлении далеко не безразлично, будет ли он сам изучать на практике то или иное дело. Само собою разумеется, невозможно или, во всяком случае, трудно стать основательным судьею в том деле, в совершении которого сам не участвовал». Как для детей существует погремушка, так для взрослых мальчиков необходима музыка; и надо, чтобы они сами также умели пользоваться этой погремушкой. Но тут обязательны некоторые правила, без выполнения которых музыкальное воспитание - неизбежно уродливо.

Во–первых , «занятия музыкой не должны служить помехой для последующей деятельности человека и не должны обращать его в физическом отношении в ремесленника, делать его негодным для исполнения им его военных и гражданских обязанностей, будет ли это касаться практического применения их или теоретического изучения в последующее время». Аристотель безусловно требует, чтобы молодых людей не готовили обязательно к участию в профессиональных состязаниях. Из программы обучения должно быть удалено «исполнение таких (музыкальных) фокусов и экстравагантностей, какие в настоящее время проникли в программу музыкальных состязаний, а оттуда перешли и в школы». «Не эти цели [должно преследовать музыкальное образование молодежи; оно должно быть направлено к тому], чтобы дать возможность молодым людям наслаждаться красотой мелодии и ритма, а не удовольствоваться лишь тем наслаждением, какое дается музыкой вообще и какое способны испытывать даже некоторые из животных, а также вся масса рабов и малых детей» Итак, музыкальное воспитание ничего общего не должно иметь с профессионализмом; и оно есть обучение игре на инструментах лишь постольку, поскольку это необходимо для сознательного восприятия музыки и заключенной в ней «этической» стихии. Несколько ниже Аристотель пишет: «Под профессиональным обучением мы понимаем такое обучение, которое имеет в виду подготовить музыкантов для состязаний: изучающий музыку с такой профессиональной точки зрения занимается ею не ради своего усовершенствования в добродетели, но ради того, чтобы доставить удовольствие своим слушателям. А такая цель занятия музыкой - цель грубая; поэтому–то мы и полагаем, что такие занятия - дело не свободнорожденных людей, но наемников и что эти занятия обращают людей в ремесленников, потому что та цель, которую они имеют [при этом] в виду, - негодная цель. Грубость слушающей музыку публики ведет обыкновенно к тому, что самый характер музыки изменяется, так что и исполнители начинают подлаживаться ко вкусам публики, как своим исполнением, так и сопутствующими ему телодвижениями».

Во–вторых , не все инструменты одинаково пригодны для музыкального воспитания. Аристотель исключает отсюда флейту и вообще всякий инструмент, которым пользуются профессиональные музыканты, как, например, кифару: «Нужно взять такие инструменты, игра на которых развивает слух, как вообще, так и специально музыкальный» . Флейта, по Аристотелю, «способствует не столько развитию этических свойств человека, сколько его оргиастических наклонностей», если при этом нет соответствующего зрелища, которое имело бы очистительное значение. Кроме того, при игре на флейте нельзя пользоваться словом. Это и заставило наших предков исключить флейту из программы музыкального воспитания, хотя фактически она и была всегда в ходу. Только победы на персидских войнах и увеличившееся благосостояние привело нас к тому, что мы стали хвататься за разные предметы, «не делая между ними никакого различия, напротив, ревностно отыскивая их». Тогда–то и стали обучать в школах на флейте, что, однако, впоследствии пришлось опять отменить, «после того как [наши предки] научились лучше судить о том, что относится к добродетели и что к ней не относится». Та же судьба постигла и другие старинные инструменты - пектиды, барбиты, семиугольники, треугольники, самбики, «игра на которых щекочет чувства слушателей и требует специальной виртуозности». Недаром миф говорит о том, что Афина, изобретя флейту, в гневе отбросила ее в сторону потому, что при игре на ней «физиономия приобретает безобразный вид». «Настоящая же причина заключается в том, что обучение игре на флейте не имеет никакого отношения к развитию интеллектуальных качеств, Афина же, в нашем представлении, служит олицетворением науки и искусства».

В–третьих , не все и лады и ритмы одинаково годятся для музыкального воспитания. Аристотель делит мелодии на этические, практические и энтузиастические, утверждая, что «хотя можно пользоваться всеми ладами, но применять их должно не одинаковым образом». Для целей воспитания более всего пригодны мелодии этические. «Для аудитории же слушателей, когда музыкальное произведение исполняется другими лицами, можно пользоваться и практическими и энтузиастическими мелодиями». Все так или иначе подвергаются действию аффектов жалости, страха и т. д.; и многие подвергаются действию религиозного энтузиазма, переживая некое исцеление и очищение. Этого очищения, «т. е. облегчения, связанного с наслаждением» и доставляющего «безвредную радость», и надо искать в мелодиях Конечно, в театре сидит публика и тупая, рабы и наемники, не только одни свободнорожденные. Вот для них можно допустить и другие мелодии . Что же касается свободнорожденных, то характер нужных для них мелодий очень строг и определенен, и нельзя менять их по прихоти. Конкретно говоря, Аристотель требует для музыкального воспитания культивирования дорийского лада , хотя не исключаются и другие лады, если опытные философы и музыканты их одобрят. Нельзя только, подобно Платону, оставлять еще и фригийский лад, имеющий в ряду остальных ладов такое же значение, какое флейта - среди инструментов, т. е. характер оргиа–стический и страстный. Так, вакхическая поэзия пользуется именно флейтой и фригийским ладом. Дифирамб - фригийского происхождения, и Филоксен не мог обработать соответствующие мифы в дорийском ладе. Дорийскому же ладу «свойственна наибольшая стойкость», и «он, по преимуществу, отличается мужественным характером» . Вялые лады допустимы лишь в особых случаях. «Людям, утомленным долгими годами жизни, не так–то легко петь в напряженных ладах; таким людям сама природа подсказывает обратиться к песням, сочиненным в вялых ладах». «Для следующей за юностью поры возраста, т. е. для возраста зрелого, должно допустить и эти лады [лишенные строгости] и соответствующие им мелодии». Таков лад лидийский. Аристотель, следовательно, смотрит на дело широко, а отнюдь не ограничивает программу музыкального воспитания каким–нибудь одним ладом. Он только требует, чтобы лад соответствовал возрасту и его жизненным потребностям, чтобы тут всегда имелось в виду «возможное и подходящее» .

Из книги История психологии автора Лучинин Алексей Сергеевич

9. Учение Аристотеля о душе Аристотель (384–324 гг. до н. э.) – один из крупнейших философов древности. По Аристотелю, идейное богатство мира скрыто в чувственно воспринимаемых земных вещах и раскрывается в их опирающемся на опыт исследовании. Аристотель был первым, кто

Из книги Античная философия автора

Из книги Введение в философию автора Фролов Иван

7. Логика Аристотеля и его учение о методе В философии стоицизма, выступившего несколькими десятилетиями позже Аристотеля, логика понималась как некая специальная наука, составляющая часть науки в более обширном смысле слова. Напротив, для Аристотеля логика - не

Из книги Об истине, жизни и поведении автора Толстой Лев Николаевич

15. Учение Аристотеля о душе. Пассивный и деятельный разум Определенные коррективы вносит Аристотель и в платоновское учение о душе. Считая душу началом жизни, он дает типологию различных «уровней» души, выделяя растительную, животную и разумную души. Низшая душа -

Из книги Философия. Шпаргалки автора Малышкина Мария Викторовна

Из письма о воспитании В основу всякого воспитания должно стать прежде всего то, что заброшено в наших школах: религиозное понимание жизни, и не столько в форме преподавания, сколько в форме руководящего начала всей воспитательной деятельности. Религиозное понимание

Из книги Платон автора Асмус Валентин Фердинандович

34. Учение Аристотеля о бытии Основа всякого бытия, по Аристотелю, – первая материя. Она образует потенциальную предпосылку существования. Она является основой всякого бытия, но ее нельзя отождествлять с бытием и даже нельзя считать составной частью конкретного бытия.

Из книги Ясные Слова автора Озорнин Прохор

Из книги Эзотерический мир. Семантика сакрального текста автора Розин Вадим Маркович

О воспитании детей Подлость совершает тот, кто воспитывает своего ребенка подлецом. Подвиг совершает тот, кто воспитывает его

Из книги Этика автора Апресян Рубен Грантович

Запад и Восток: истоки и классический образ Бог (религиозная доктрина) Нирвана (учение Готамы Будды) Эволюционирующий человек (учение Шри Ауробиндо) Развивающийся мир (учение Рудольфа Штейнера, «Очерк

Из книги Джон Локк автора Зайченко Георгий Антонович

Учение Аристотеля о добродетелях Аристотель различает разумные и нравственные добродетели, или, иными Словами, добродетели ума и добродетели характера. Первые развиваются в человеке благодаря обучению; таковы мудрость, сообразительность, рассудительность. Вторые

Из книги Гоббс автора Мееровский Борис Владимирович

Из книги Аристотель для всех. Сложные философские идеи простыми словами автора Адлер Мортимер

Из книги Проект «Человек» автора Менегетти Антонио

Глава 6. Учение Аристотеля о четырех причинах: действующая, материальная, формальная и конечная (Четыре причины) Физика, книга II, главы 3–9.Метафизика, книга I, главы 5–10; книга V, глава 3; книга VI, главы 2, 3; книга VII, глава 17; книга VIII, главы 2–4; книга IX, глава 8; книга XII, главы 4,

Из книги автора

6.1. Заметки об эстетическом воспитании

ИСТОРИЯ ПЕДАГОГИКИ

Воспитание, школа и философо-педагогическая мысль в эпоху античности

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИДЕАЛОВ И ПРАКТИКИ ВОСПИТАНИЯ И ОБУЧЕНИЯ В СПАРТЕ И АФИНАХ ВОСПИТАНИЕ И ШКОЛА В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ

В 3-2-ом тыс. до н. э. в Греции, на Крите и некоторых других островах Эгейского моря возникла самобытная культура со своей письменностью. От пиктографии к клинописи до слогового письма - такова эволюция этой письменности. Ею владели жрецы, обитатели царских дворцов, знатные вельможи и состоятельные граждане.

Центры обучения писцов возникали при дворцах и храмах. Критомикенской (Эгейской) культурой была заложена определенная традиция письма, принятая последующими цивилизациями. С этой традицией, например, связаны правила писать строки слева направо, сверху вниз, выделение красных строк и заглавных букв.

Следующим этапом генезиса воспитания и обучения в этом регионе стали времена так называемой архаической Греции (IX-VIII вв. до н. э.). Ярко и образно нарисовал картины воспитания и обучении в эту эпоху легендарный Гомер в поэмах "Илиада" и "Одиссея". Герои Гомера получали воспитание под присмотром наставников-старцев. Они красноречивы, хорошо знакомы с деяниями предков и богов, владеют музыкальными инструментами и письмом, физически крепки, искусные воины.

Принятые в архаической Греции формы воспитания описаны также в поэме Гесиода "Труды и дни", где говорится о быте Н жизненных установлениях той древней эпохи. Ведущим мотивом этой поэмы является мысль о трудолюбии как важнейшем качестве человека. Дальнейшее развитие воспитания и зарождение педагогической мысли в Древней Греции связано с культурой городов-полисов (государств) (VI -IV вв. до н. э.), когда воспитание заняло особое место в обществе. Государство начинает брать на себя обучение имущих слоев. Известно, например, что на Крите юные свободные граждане имели возможность получать образование за счет государства.

Образованность считалась необходимым и неотъемлемым свойством достойного гражданина полиса. Если хотели сказать дурное о человеке, говорили, например: "Он не умеет ни читать, ни плавать".

Отсутствие возможности получить образование рассматривалось как одно из наихудших зол. Именно поэтому, как утверждает древнегреческий историк Плутарх, победители из города Милет наказали детей побежденных запретом учиться грамоте и музыке.

По свидетельству Плутарха, ввиду понимания сугубой важности образования города-полисы зачастую не прерывали учебу юных граждан даже в трудные дни войн. Когда умирал философ Анаксагор (500-428 гг. до н. э.) и горожане спросили, чем почтить его память, он сказал: "Пусть в день моей смерти у школьников не будет занятий".

В школе закладывалось все великое и прекрасное, что оставила нам Древняя Греция.

Школы были небольшими - 20-50 учеников с одним учителем. Размещались ученики в доме учителя, либо просто на улице города. Учитель сидел на высоком стуле, дети располагались вокруг на низких складных табуретах. Писали на коленях. Занимались одновременно дети всех возрастов: пока одни отвечали учителю, остальные выполняли задание. Занятия шли весь день с большим перерывом на обед. Каникул не было - выходные выпадали на городские и семейные праздники.

Платили учителям немного - примерно столько же, сколько зарабатывали средней руки мастеровые. Социальный статус учителя, особенно в учебных заведениях начального уровня, был весьма низким. Хорошо иллюстрирует такой факт ходившая в Афинах поговорка: "Он умер или стал учителем".

Книг было мало. Знания усваивались на слух - с голоса учителя.

На начальное обучение тратилось 6-8 лет, оно закладывалось примерно к 14-летнему возрасту. Учили начаткам чтения, письма и пения. Читать учились по складам, перебирая множество сочетаний, пока не узнавали их с первого взгляда. Затем читали первые слова - имена богов и героев. Затем читали первые фразы, обычно поучительные стихотворные строчки: "Прекрасен тот, кто вправду человек во всем", "Приятно, если умный сын в дому растет", "Пусть все несут совместно бремя общее" и т.п. Читали только вслух. Очень много запоминали наизусть.

Писать учились на вощеных дощечках величиной в ладонь. Дощечки скреплялись шнурками в книжечку. Писали палочкой (стило), заостренной с одного конца: острым концом выцарапывали буквы, тупым стирали написанное.

Для упражнений в счете служила доска - абака, разделенная на клетки для единиц, десятков, сотен и т.д. На клетки клали бобы или камешки - от одного до девяти. С помощью абаки учились четырем арифметическим действиям.

Среди государств-полисов Эллады особо выделялись республиканские Афины и авторитарная Спарта. Эти государства не только представляли различные политические системы, но и во многом олицетворяли противоположные принципы воспитания и обучения.

По словам древнегреческого мыслителя Аристотеля, воспитание спартиатов - полноправных граждан Лакедемона - преследовало по преимуществу цель подготовить членов военной общины. По утверждению Плутарха, новорожденных спартиатов осматривали старейгпины (эфоры). Судьба болезненных младенцев неясна. Плутарх уверяет, будто их лишали жизни. Во всяком случае, такие дети росли вне системы военного воспитания. До семи лет спартиаты воспитывались в семье на попечении нянек-кормилиц, которые славились своим уменьем на всю Элладу.

Затем наступало время, когда полис брал на себя воспитание и обучение подраставших спартиатов. Сроки такого воспитания были весьма продолжительными и делились на три этапа: с 7 до 15 лет, с 15 до 20 лет, с 20 до 30 лет.

На первом этапе дети поступали под начало воспитателя пай-донома. Они вместе жили, учились, приобретали минимальные навыки чтения и письма, без которых, по словам Плутарха, никак нельзя было обойтись. Зато физическая подготовка, закаливание были чрезвычайно насыщенными. Воспитанники всегда ходили босиком, спали на тонких соломенных подстилках. В 12-летнем возрасте суровость воспитания еще более ужесточалась. Во все времена года верхней одеждой подросткам служил легкий плащ. Ш-Х приучали к немногословию. Любой намек на красноречие презирался. В ходу были и наказания, но они носили, скорее, символический смысл. Например, провинившегося кусали за болыЦой палец.

Мальчиков 14-ле^него возраста посвящали в эйрены - члены общины, имевшие определенные гражданские права. Во время инициации Подростка подвергали болезненным испытаниям, в частности, публичной порке, которую следовало выдерживать без стонов и слез. Эйрены являлись помощниками пайдономов в физической и военной муштре остальных подростков. В течение года эйрены проходили испытания в военных отрядах спартиатов.

На втором этапе воспитания к минимальному обучению грамоте добавляли музыку и пение, которые преподавались несколько более тщательно. Приемы воспитания становились еще суровее. Подростки и юноши должны были, например, сами добывать еду. Попавшегося на воровстве жестоко били плетьми, но не за то, что украл, а потому, что потерпел неудачу.

К 20 годам эйрен тюлучал полное вооружение воина и затем еще в течение десяти лет, постепенно приобретал статус полноправного члена веденной общины. Все это время не прекращались военная подготовка, воспитание немногословного, без дурных наклонностей воина. К порокам однако не относили, например, никак и ничем не ограниченную половую жизнь. Зато резко осуждалось и пресекалось пьянство. Легендарный законодатель Ликург, чтобы уберечь спартиатов от пьянства, устраивал своеобразные " уроки трезвости", когда рабов заставляли напиваться, чтобы спартиаты могли воочию убедиться, сколь непригляден и отвратителен пьяница.

Воспитание девочек и девушек-спартиаток мало отличалось от мужского. <0но состояло по преимуществу из физических и военных Упражнений с диском, копьем, дротиком, мечом. В столь же» малом объеме давалась общеобразовательная подготовка. Таким же вольным, как у юношей, было сексуальное поведение.

Воспитательная традиция Спарты в итоге оказалась весьма скудной. Гипертрофированная военная подготовка, фактическое невежество молодого поколения - таким выглядел результат одного из первых в истории опытов государственного воспитания. На древе человеческой цивилизации спартанские культура и воспитание оказались малоплодородной ветвью. Не случайно Спарта не дала ни одного сколько-нибудь крупного и яркого мыслителя или художника. Впрочем, не весь педагогический опыт Спарты оказался забыт. Традиции физического воспитания, закаливания подрастающего поколения стали предметом подражания в последующие эпохи.

Иначе, чем в Спарте, строилось воспитание и обучение в Афинах.

Идеал афинского воспитания сводился к многозначному понятию совокупности добродетелей. По сути, речь шла о всестороннем формировании личности, прежде всего с развитыми интеллектом и культурой тела. Считалось, что стремиться к достижению подобного идеала был вправе лишь свободный и имущий гражданин Афин.

Практику организованного воспитания и обучения пронизывал принцип соревнования (агонистики). Дети, подростки, юноши постоянно состязались в гимнастике, танцах, музыке, словесных спорах, самоутверждаясь и оттачивая свои лучшие качества.

Все афиняне получали домашнее воспитание. Сыновья свободных граждан обычно воспитывались в семье до 7 лет. Затем за мальчиками из состоятельных семей присматривал особый раб - педагог (дословно поводырь). Воспитателем часто оказывался самый бесполезный в хозяйстве раб. Так что нередко педагог был носителем далеко не лучших свойств, которые порою усваивал и его подопечный.

После семи лет мальчики-дети свободных граждан получали возможность учиться в частных и общественных учебных заведениях. Существовало несколько типов подобных заведений.

Начальное образование давали частные платные школы: мусические и гимнастические. В мусических школах учились школьники 7-16-летнего возраста, в гимнастических школах или палестрах - 12-16-летние подростки. Обычно учащиеся посещали одновременно оба типа указанных заведений.

Мусическая школа давала по преимуществу литературное и музыкальное образование с элементами научных знаний. Альфой и омегой школьной программы было изучение поэм Гомера. Как замечал в этой связи древнегреческий мыслитель Платон, "Элладу воспитал Гомер". В самом деле, "Илиада" и "Одиссея" не только служили дидактическим материалом при обучении грамоте и музыке, но и вводили юных граждан в систему жизненных отношений, приобщали к народным традициям.

Обучение в школе носило синкретический характер. Например, гекзаметры "Илиады" и "Одиссеи"" произносились нараспев под музыкальное сопровождение (игра на струнных инструментах). Кстати, меньшая популярность в Афинах духовых инструментов, объясняется именно тем, что их нельзя было использовать при мелодекламации.

Постигались также азы математики, прежде всего четыре арифметических действия.

В палестрах занимались развитием культуры тела. Как говорил Платон, гимнастические школы помогали тому, чтобы "не приходилось от плохого свойства тел плохо звать на войне и в прочих делах". Ученики интенсивно занимались бегом, борьбой, прыжками, метанием диска, копья, фехтованием. Все это было необходимо будущим воинам. Афинский тяжеловооружённый пехотинец (гоплит) во время сражений должен был делать частые перебежки, вступать в единоборство с врагом, пользуясь копьем и Мечом. Такому воину полученная в палестрах подготовка была необходима.

Для завершивших пребывание в мусйчеекой и гимнастической школах следующей ступенью образования могли стать общественные учреждения - гимназии. В У-IV вв. дон. э. таких гимназии в Афинах было три: Академия, Ликей и Киносарг.

В гимназиях совершенствовались в образовании юноши 16-18 лет. Акцент делался на упражнениях, укрепляющих и развивающих тело. Одновременно оттачивались и умственные способности. В гимназии всегда можно было послушать популярного политика или философа. Например, известно, что для великого мыслителя древности Сократа одним на излюбленных мест для встреч со слушателями был Ликей.

Вершиной воспитания и образования считалось пребывание 18-20-летних юношей в эфебии - общественном учреждении, где находившиеся на службе у государства преподаватели учили военному делу: верховой езде, стрельбе из лука и катапульты, метанию дротика и пр. У эфебов была особая форма одежды - широкополая шляпа и черный плащ (хламида).

Более скромным были содержание и задачи женского образования и воспитания. Афинская традиция предусматривала для девочек и девушек вплоть до замужества исключительно домашнее воспитание. В семье они получали элементарные навыки чтения и письма, музыкальную подготовку. Ведя жизнь затворниц, девочки и девушки появлялись на людях весьма редко, например, во время религиозных церемоний. По суждениям афинян, женщина не могла претендовать на обладание упомянутой "совокупностью добродетелей". Ее уделом было домашнее хозяйство.

Педагогические взгляды Демокрита, Сократа, Платона, Аристотеля философы древней греции о воспитании

Древнегреческая цивилизация дала миру немало превосходных философов, в концепции которых вплетены бесценные мысли о воспитании.

Среди них одним из первых стоит Пифагор (VI в. до н. э.). Он оставил своеобразный свод правил нравственного поведения, выглядевших на первый взгляд туманно и немотивированно. Требовалось определенное познание философии Пифагора, чтобы расшифровать конкретное содержание правил. Например, совет "не ходи по дороге" подразумевал рекомендацию не следовать поспешно суждениям толпы. Правило "уважай закон" означало уважение к родителям, сдержанность и немногословие. Упражняясь в выполнении правила, ученики Пифагора нередко соблюдали обет длительного молчания.

Приведем несколько пифагорейских изречений дидактической направленности: " Правильно осуществляемое обучение... должно происходить по обоюдному желанию учителя и ученика", "Всякое изучение наук и искусств, если оно добровольно, то правильно достигает своей цели, а если не добровольно, то негодно и безрезультатно".

В пифагорейских братствах воспитание и обучение молодежи представляло собой хорошо продуманную отлаженную систему. День начинался с прогулки, чтобы "упорядочить и гармонизировать сознание". Затем в храме велось "преподавание, учение и исправление нравов". После обеда проходили совместные чтения с комментариями.

Один из первых философов Древней Греции Гераклит (520-460 гг. до н. э.) высказал основательные педагогические идеи: об обучаемости и освоении нравственности как свойствах человека ("всем людям дано познавать самих себя и быть целомудренными"), о разуме и чувствах как орудиях познания, о разуме как главном критерии истинности познания, необходимости познавать сущность, а не только факты ("мудрость в том, чтобы знать все как одно", "многознание уму не научает") и др. К первым философам Древней Греции, занимавшимся проблемами воспитания, относится Демокрит (460-370 гг. до н. э.). Философ придавал огромное значение воспитанию и считал, что оно ведет к обладанию тремя дарами: "хорошо мыслить, хорошо говорить, хорошо делать".

Демокриту принадлежат утверждения, оказавшиеся чрезвычайно плодотворными для будущего. Философ считал, что хотя воспитатель формирует и изменяет человека, тем не менее, его руками действует природа, ибо человек является ее частицей - "микрокосмосом".

Демокрит отмечал, как важно родителям посвятить себя воспитанию детей. Он осуждал скупых родителей, не желавших тратить средства на обучение детей и обрекавших их на невежество.

Процесс воспитания и обучения - тяжкий, но благодарный труд, который преобразует природу человека, утверждал Демокрит. "Хорошими людьми становятся скорее от упражнения, нежели от природы..., воспитание перестраивает человека и создает (ему вторую) природу".

Демокрит полагал, что главное не количество полученных знаний, а воспитание интеллекта. "Многие всезнайки не имеют ума..., прекрасна надлежащая мера во всем..., должно помышлять не столько о многознании, сколько о всестороннем образовании ума".

Рассматривая обучение как трудную работу, Демокрит полагал естественным прибегать к принуждению в отношении учащихся. "Если бы дети не принуждались к труду, они не научились бы ни грамоте, ни музыке, ни гимнастике, ни тому, что укрепляет добродетель - стыду".

Однако Демокрит советовал добиваться педагогических результатов не одним лишь принуждением. Он предлагал формировать стремление постигать неизвестное, воспитывать чувство долга и ответственности: "Наихудшее из того, чему может научиться молодежь, - легкомыслие".

Идеи Демокрита предваряли становление взглядов древнегреческих ученых-софистов (У-1У вв. до н. э.).

Софисты, т. е. мудрецы, предлагая свои знания за определенное вознаграждение, оказались едва ли не первыми профессиональными учителями. Они помышляли о воспитании активных граждан полиса. Софисты расширили программу образования за счет изучения грамматики, диалектики, обучения искусству спора. К трем этим предметам с течением времени были добавлены еще четыре: арифметика, геометрия, астрономия и музыка, что в совокупности составило семичастную "эн - киклос - пайдейу" (энциклопедию), которая оказалась предтечей программы "семи свободных искусств", являвшейся символом образованности вплоть до Нового времени.

Первые софисты считали своим основным призванием преподавание красноречия - риторики. По их суждениям, овладевая искусством риторики, человек приобретает умение завоевывать на свою сторону мнение большинства, т. е. угадывает смысл общего блага.

Крупнейшим представителем философии софистов являлся Сократ (470/469-399 гг. до н. э.). Его главным дидактическим достижением можно назвать майэвтику ("повивальное искусство") - диалектический спор, подводящий к истине посредством продуманных наставником вопросов.

Суть педагогических суждений Сократа составляет тезис о том, что главной среди жизненных целей человека должно быть нравственное самосовершенствование. По Сократу, человек является обладателем разумного сознания, направленного на добро и истину. Счастье состоит, прежде всего, в устранении противоречия между личным и общественным бытием. И напротив, сосредоточение на личных интересах, противопоставление их интересам своих ближних ведет к душевному разладу и дисгармонии с обществом.

Сократ - один из основоположников учения о доброй природе человека. Придавая особое значение природной предрасположенности, Сократ видел наиболее верный путь для проявления способностей человека в самопознании: "Кто знает себя, тот зна­ет, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может".

Природные способности человека Сократ связывал с правом на образование. "Могучие духом..., если получат образование..., становятся отличными..., полезными деятелями. Оставшись без образования..., они бывают очень дурными, вредными людьми".

Учительская деятельность для Сократа была дороже жизни. Когда перед ним встал выбор, сохранить жизнь или отказаться от такой деятельности, Сократ принял яд цикуты.

Сократ излагал свое учение в любой аудитории, будь то городская площадь или аллеи Ликея. Он один из родоначальников диалектики как метода отыскания истины путем постановки наводящих вопросов - так называемого сократического метода. Главной задачей наставника Сократ считал пробуждение мощных душевных сил ученика. В таком "повивальном искусстве" он видел основное предназначение учителя. Беседы Сократа были направлены на то, чтобы помочь "самозарождению" истины в сознании ученика. В поисках истины ученик и наставник должны находиться в равном положении, руководствуясь тезисом: " Я знаю только то, что я ничего не знаю".

Беседы Сократа вызывали у слушателей особый эмоциональный и интеллектуальный подъем. "Когда я слушаю его, сердце у меня бьется гораздо сильнее... а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как я вижу, происходит и со многими другими", - так описывал свои впечатления ученик Сократа.

Известны имена учеников Сократа, высказывавших интересные мысли о воспитании. Один из них, Ксенофонт (430-355 гг. до н. э.), является автором первого античного педагогического романа "Воспитание Кира". Ксенофонт полагал, что образование может быть, прежде всего, делом государства, которому следует воспитывать совершенных граждан. Во главу угла нравственного воспитания ставилось формирование чувства справедливости.

Другой ученик Сократа - Антисфен (450-360 гг. до н. э.), основатель философской школы киников, полагал, что в воспитании необходимо, прежде всего, приближаться к миру реальных явлений. Основным методом воспитания он называл пример наставника. Как особую задачу Антисфен выделял воспитание привычки преодолевать трудности и лишения, презирать мирские блага ("пусть дети наших врагов живут в роскоши").

Важную роль в развитии педагогической мысли Античности сыграл самый известный ученик Сократа Платон (427-347 гг. до н. э.). Философская притча Платона о заключенных в мрачную пещеру людях имеет не только мировоззренческий, но и педагогический смысл. Люди в пещере прикованы к стене, на которой видят лишь отражение сущего. Освободившись от цепей, они могут узреть ослепительный свет истины. Следовательно, достижение знания и истины, - мучительный труд избавления от привычных пут и предрассудков.

Платон предложил обширную программу воспитания, пронизанную единой философской мыслью, и открыл связи между воспитанием и общественным устройством.

Педагогическая деятельность была органической частью творческой жизни Платона. Педагогическая проблематика присутствует в "Диалогах" Платона, его трактатах "Государ-ство" и "Законы". Основанное Платоном в Афинах учебное заведение - Академия - просуществовало более тысячи лет.

Педагогические суждения Платона выросли из его философского видения человека и мира. По Платону, земная жизнь - преходящий этап движения человека к "истинному бытию - неким умопостигаемым и бестелесным идеям". Земная жизнь должна готовить человека к слиянию человека с "истинным бытием". Приобретение знаний, следовательно, является процессом воспоминания о бестелесном мире идей, откуда вышел и куда уйдет каждый человек. Вот отчего столь большое значение придавалось самопознанию. X

"Платон оценивал воспитание как важнейший фундамент всей жизни человека: "В каком направлении кто был воспитан, таким и станет, пожалуй, весь его будущий путь".

Воспитание, по Платону, надо начинать с раннего возраста, так как "во всяком деле самое главное - это начало, в особенности, если это касается чего-то юного и нежного".

Платон рассматривал воспитание как могучий, но не всесильный способ формирования личности. Педагогическое воздействие ограничено сложной и противоречивой природой человека, в которой сплетены воедино свет и тень, добро и зло.

Воспитатель должен учитывать такие противоречия, готовить воспитанников к преодолению отрицательных природных потенций. По мысли Платона, воспитание должно обеспечить постепенное восхождение ученика к миру идей. Осуществлять подобное воспитание способен, прежде всего, наставник преклонных лет, т. е. человек, который стоит на пороге мира идей. При этом необходима тесная духовная связь между наставником и учеником (что впоследствии стали именовать "платонической любовью").

Платон требовал разностороннего воспитания для всех, кто его мог получить, будь то мудрецы или воины.

В трактате "Государство" Платон, говоря об идеалах и программе разностороннего воспитания, по сути, развивает афинскую педагогическую традицию. Он полагает, что надлежит обеспечить "для тела гимнастику, для души музыку". В трактате мусическое и гимнастическое образование рассматриваются как подготовка к прохождению нового, высшего образовательного этапа. Этот этап делится на два длительных цикла - 10 и 15 лет. Речь шла, таким образом, о фактически пожизненном воспитании, в программу которого включались лишь теоретические дисциплины: риторика, геометрия, астрономия, музыка. Идеяввода в программу заключительного воспитания трудовых навыков чужда Платону.

В трактате "Законы" Платон изложил свои педагогические воззрения, особенно выделив социальные функции воспитания - "сделать совершенным гражданином, умеющим справедливо подчиняться или начальствовать".

В идеальном обществе, которое представлено в "Законах", руководитель дела образования является первым лицом государства. Государство опекает будущих матерей, заботясь, чтобы они вели здоровый образ жизни. Платон провозглашает принцип всеобщего обязательного (минимум трехлетнего) обучения: "Стар и млад, должны по мере сил получить образование". В программе он сделал попытку соединить достоинства спартанского и афинского воспитания, соблюдая при этом "золотую середину". Особое внимание он предлагал уделять физическому воспитанию, в частности, спортивным упражнениям и танцам.

Платон полагает, что при обучении следует обеспечить "свободу призвания", т.е. учитывать личные склонности (сегодня это именуется дифференциацией образования сообразно призванию человека и общественным потребностям). "Я говорю и утверждаю, - замечал в этой связи Платон, - что человек, желающий стать выдающимся в каком бы то ни было деле, должен с ранних лет упражняться... Например, кто хочет стать хорошим земледельцем или домостроителем, должен еще в играх либо обрабатывать землю, либо возводить какие-то детские сооружения. И воспитатель должен каждому из них дать небольшие орудия - подражания настоящим. Точно так же пусть он сообщит им начатки необходимых знаний, например, строителя пусть научит измерять и пользоваться правилом, воина ездить верхом и так далее. Пусть он пытается направлять вкусы и склонности детей к тому занятию, в котором они должны впоследствии достичь совершенства".

В программу всеобщего образования входили обучение грамоте, началам математики, начатки трудовой подготовки посредством работы с "малыми инструментами - воспроизведением настоящих".

Программа подобного обучения была предназначена лишь для свободных граждан общества.

Весьма привлекательными выглядят у Платона идеи игрового обучения, а также принцип воспитывающего обучения ("самым важным в обучении мы признаем надлежащее воспитание").Хотя Платон не оставил специальных трактатов по воспитанию, в дальнейшем его с полным основанием считали выдающимся мыслителем в области воспитания и обучения. Вот уже более двух тысяч лет наследие Платона пользуется особым вниманием педагогики. И это закономерно. Ведь Платон стоял у истоков разработки обширного комплекса проблем воспитания, имеющих непреходящее теоретическое и практическое значение. Особенно велико влияние Платона на педагогическую мысль европейской цивилизации. Раннее христианство видело в Платоне своего идеолога при осмыслении цели воспитания. Взлет интереса к идее Платона, касавшейся разностороннего воспитания, наблюдался в эпоху Возрождения. Новое звучание идеи Платона об идеальном воспитании нашли в педагогических построениях ученых-утопистов Т. Мора, Т. Кампанеллы, К.А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна. Своеобразная преемственность существует между педагогическими идеями Платона и идеями Ж.-Ж. Руссо. "Хотите получить представление об общественном воспитании, прочтите... Платона", - писал Ж.-Ж. Руссо.

Ближайший ученик Платона Аристотель (384-322 гг. до н. э.)" в своих философских и педагогических трудах развил идеи учителя, но вместе с тем во многом занял противоположную этим идеям позицию ("Платон мне друг, но истина дороже").

Аристотель поднимал наставника на самую высокую ступень в обществе: "Воспитатели еще более достойны уважения, чем родители, ибо последние дают нам только жизнь, а первые - достойную жизнь".

Вплоть до смерти Платона, около двадцати лет, Аристотель провел в Афинской Академии. Затем три года был наставником Александра Македонского - будущего основателя громадной империи.

Аристотель создал в Афинах учебное заведение Ликей, которым руководил в течение двенадцати лет. Ликей - символ всей последующей деятельности Аристотеля. Написанные им в эти годы сочинения были конспектами бесед, которые философ вел со своими учениками в Ликее.

Аристотелю была чужда тоска Платона по запредельному миру. Он полагал, что человек обладает одновременно душой растительной (она нуждается в питании и обречена на разложение), душой животной (чувства, ощущения) и душой разумной - чистой, бесплотной, универсальной и бессмертной. В отличие от Платона, Аристотель трактовал бессмертие не проявление индивидуального, а как частицу вселенского, всепроницающего разума. Вот почему в вопросах воспитания он не ставил во главу угла заботу о загробном бессмертном бытие и настаивал на том, чтобы в равной степени заботиться о всех трех видах души человека.

Идеал счастья - блаженство - Аристотель видел, прежде всего, в напряженной работе, направленной на постижение основ мироздания.

Аристотель заложил важные предпосылки теоретического осмысления бытия и воспитания, а также обучения, как части этого бытия. Так, он пришел к заключению, что всякая идея является "внутренней сущностью вещей." Не менее важна мысль Аристотеля о необходимости включения знания о единичном в систематическое знание об общем.

Наиболее системно взгляды Аристотеля на воспитание и образование изложены в трактате "Политика".

Рассматривая извечную проблему о соотношении социальных и биологических детерминант в воспитании, Аристотель занял гибкую позицию. Он считал, что с одной стороны, "от хороших родителей может произойти лишь хорошее потомство", а с другой - "природа зачастую стремится к этому, но достичь этого не может".

Аристотель придавал первостепенное значение общественному, государственному воспитанию. Он полагал, что всякая форма государственности нуждается в соответствующем воспитании как в первой необходимости. При этом утверждалась целесообразность равного ("однородного", "тождественного") воспитания для свободного населения в идеальном государстве.

Аристотель допускал домашнее воспитание в традиционных формах до 7-летнего возраста под началом отца. Однако настаивал, чтобы семейное воспитание находилось под присмотром государственных чиновников - педономов, а также отвергал самоустранение родителей от воспитания детей и традицию передавать их в руки рабов. Он предлагал проводить в семье предварительное обучение с 5 до 7-летнего возраста.

Мальчиков с 7 лет должно было воспитывать государство. В круг предметов начального образования следовало включать грамматику, гимнастику, музыку и иногда - рисование.

Начинать воспитание школьника предлагалось с "заботы о теле", а затем "заботиться о духе", чтобы "воспитание тела способствовало воспитанию духа". Гимнастика должна была привести организм ребенка в готовность для трудного процесса усвоения знаний. Придавая особое значение для воспитания гимнастике, Аристотель одновременно резко осуждал спартанскую традицию применения тяжелых и жестоких физических упражнений, в результате которых дети превращаются в "диких животных". Гимнастика предназначена для формирования "прекрасного, а не дико животного", - писал в этой связи Аристотель. Особая роль в формировании прекрасного отводилась музыке,

Аристотель оказал громадное влияние на философскую и педагогическую мысль Античности и Средневековья. Его трактаты служили учебными пособиями в течение многих столетий.

Великий греческий ученый, философ, ученик Платона Аристотель (384-322 до н.э.) развивал теорию и практику воспитания и обучения. В 18 лет он поступил в платоновскую Академию в Афинах и оставался там двадцать лет. Его труды охватывают многие направления: физику, биологию, зоологию, метафизику, логику, этику, эстетику, поэзию, театр, музыку, риторику, лингвистику, политику, философию. Покинув после смерти Платона Афины, Аристотель по просьбе Филиппа Македонского с 343 г. до н.э. давал уроки не только Александру, но и двум другим будущим монархам: Птолемею и Кассандру. Проявляя этноцентризм, Аристотель советовал Александру стать лидером греков и деспотом варваров.

Он автор важных трактатов: «Физика», «Метафизика», «Этика», «Политика», «Поэтика» и «О душе», от некоторых сохранились только фрагменты. Аристотель создал труды по эстетике, экономике, психологии, риторике и богословию, исследовал проблемы образования, литературы и поэзии, его творения составляют энциклопедию греческой науки. После смерти Александра в Афинах возобновились антимакедонские настроения, Аристотель был вынужден бежать, объясняя, что не допустит второго афинского преступления против философии, имея в виду расправу с Сократом. Он умер в Эвбее в 322 г. до н.э.

Аристотель разделял науки на практические - этика и политика; поэтические изучают поэзию и другие искусства; и теоретические науки - физика, математика и метафизика. Исходя из целей организации обучения в Академии и Лицее Аристотель подразделял философию на теоретическую: метафизику, физику и математику; практическую: этику, экономику и политику, поэтическую и логику. Его произведения можно разделить на группы: экзотерические, предназначенные для населения, и эзотерические, предназначенные для использования в школе, часто это его курс лекций или конспекты его учеников. Аристотель писал: «Так как все государство в его целом имеет в виду одну конечную цель, то, ясно, для всех граждан нужно тождественное воспитание, и забота об этом воспитании должна быть заботой государственною, а не делом частной инициативы. Теперь всякий печется о воспитании своих детей по-своему, каждый и учит их по-своему, как ему вздумается. На деле же то, что имеет в виду общий интерес, должно быть и делаемо сообща. Не следует сверх того думать, будто каждый гражданин сам по себе; нет, все граждане принадлежат государству, потому что каждый из них является частицей государства. А забота о каждой частице, естественно, должна иметь в виду попечение о всем целом, вместе взятом» . Аристотель отстаивал сочетание благородства, физических и духовных способностей - калокагатию - идею воспитания совершенного человека: цельность человеческой личности и величие души. Она свойственна всем людям, но только в разной степени.

Педагогическую теорию Аристотель изложил в сочинениях «Этика», «Политика», «Афинская полития». В «Политике» он заявил о необходимости создания в полисе системы школ с учетом возрастных особенностей детей и рассмотрел содержание и методы нравственного, умственного, эстетического и телесного воспитания. Аристотель создал возрастную периодизацию развития человека от рождения до 21 года - возраста, когда он становится полноправным членом общества. На первом этапе, от рождения до 7-летнего возраста, ребенок должен физически развиваться, учиться переносить трудности. В возрасте от 7 до 14 лет он обучается гимнастике, музыке, чтению, письму и исчислению. В возрасте от 14 до 17 лет подросток изучает музыку, математику, грамматику, литературу и географию. Молодые мужчины продолжают образование, развивая энциклопедические познания в биологии и физике, этике, риторике и философии. Грамматика и рисование полезны в житейском обиходе и часто имели практическое применение; гимнастикой занимаются потому, что она способствует развитию мужества. Музыкой занимаются не только ради удовольствия, но как общеобразовательным предметом, утверждал философ.

В 335 г. до н.э. Аристотель вернулся в Афины и создал собственную школу Перипатетиков (греч. - «прогулки»), Ликей (Лицей), по названию расположенного рядом храма Аполлона Ликейского, будто бы он преподавал в процессе прогулок вместе с учениками, в течение последующих 12 лет (335-323 до н.э.). В этой неформальной школе учителя и учащиеся проводили философские и научные изыскания, сосредоточившись на изучении и толковании работ Аристотеля. Перипатетическая школа просуществовала около тысячи лет (до VI в. н.э.) и была крупнейшим центром античного образования. Первоначально школа не отличалась формализмом, здесь не было учебных программ, и требования к студентам отличались мягкостью. Аристотель читал лекции и совместно с другими преподавателями школы проводил философские и научные исследования. Многие из дошедших до нас сочинений - это тексты и конспекты его лекций в этой школе. Как и в платоновской Академии, в школе при равенстве партнеров существовало разделение: младшие - ученики и помощники, а старшие проводили исследования и читали лекции. Цель школы при Аристотеле состояла в изучении философских и научных теорий. После смерти Аристотеля в 322 г. до н.э. его коллега Теофраст стал преемником в качестве главы Перипатетической школы, и заложенные Аристотелем основы наук поддерживали его последователи. Философия для Аристотеля означала начало пауки, поэтому он прилагал усилия, чтобы достичь целей исследования методом индукции .

В 86 г. до н.э. Афины разграбили войска Суллы, Академия и Ликей прекратили свое существование, однако Перипатетическая школа уцелела.

Сулла привез труды Аристотеля и Теофраста в Рим, где они стали основой библиотеки. Андроник Родосский продолжил традицию Перипатетической школы, сосредоточившись на сохранении и защите наследия Аристотеля. После падения Римской империи труды великого философа оказались утрачены на Западе, но на Востоке их изучали ранние исламские философы Аль-Кинди (Alkindus ), Аль-Фараби (Альфараби), Авиценна (Ибн Сина) и Аверроэс (Ибн Рушд), что будет играть большую роль в возрождении учения Аристотеля в Европе в период Средневековья. Впоследствии неоплатоники стремились включить философию Аристотеля в собственную систему и занимались толкованием его трудов. С XII в. труды Аристотеля начали переводить на латынь, что повлияло на возникновение философии Фомы Аквинского.

• Аристотель. Политика Книга VIII // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль,1983. С. 628.
• Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. Гл. VIII. Учение Аристотеляо воспитании. М.: Мысль, 1993.