Поминальные плачи были закреплены за определенными днями: девятым, двадцатым (полусороковины), сороковым (сороковины), годовщиной и так далее. Причитания не имеют устойчивого текста. В них большую роль играет импровизационное начало и, следовательно, поэтические способности самих плакальщиц...
Традиционный похоронный обряд всегда сопровождался причетами (плачами). В Новгородской области причет называется иногда "плакать на голос", а в Старорусском районе говорят - "голосить", "голошение". Можно отметить явное убывание традиции от 70-х к 90-м годам. В середине 90-х годов плачи записываются все реже и реже. Это касается и похоронных и свадебных плачей. Если говорить о плачах похоронного обряда, то удается записывать, как правило, лишь поминальные. В коллекции фольклора Новгородского университета отсутствуют плачи оповещения, но есть тексты плачей-сетований и плачей поминальных. Хотя есть и несколько фрагментов плачей, исполняемых, например, при обмывании тела:
Глянула горька сиротинушка на тесову на лавочку:
Лежит-то родна матушка, позакрыты очи ясные...
(Барабанова Н. К., Старорусский район)
При положении в гроб и выносе гроба причитывали:
Ты любименький, сыночек, родненький,
И понесут-то тебя, добрый молодец,
И по широкой-то, все гладкой улочке...
(Терешина Т. Т., Старорусский район)
Поминальные плачи были закреплены за определенными днями: девятым, двадцатым (полусороковины), сороковым (сороковины), годовщиной и так далее.
Причитания не имеют устойчивого текста. В них большую роль играет импровизационное начало и, следовательно, поэтические способности самих плакальщиц. Похоронные причитания оказались менее устойчивыми, чем, например, свадебные. Однако в основе похоронных плачей четко прослеживается традиционная жанровая структура, архаическая по своему генезису. Это касается и структуры плача, и художественных средств выражения. В основе текстов плачей обнаруживаются те схемы и художественные средства, которые вырабатывались в традиции для каждого из случаев: смерть отца, матери, мужа, детей и так далее, но каждая схема, подходящая к случаю, наполняется конкретным событийным материалом, связанным с неповторимостью данного случая. В плачах по-прежнему очевидны постоянные элементы композиции, например, обращение к умершему:
Дорогой ты, родный, Лешенька,
Уж ты надел платьице светлое...
(Федотова А. А., Старорусский район)
Или призыв побыть еще дома:
Да попрошу я, сиротинушка,
Что тебя, мила доченька,
Да погости, мила доченька,
Да во своем теплом гнездышке.
Теперя не неделюшку тебе неделывать
И не денечек тебе деневать...
(Архипова Г. П., Окуловский район)
Сохраняется и такая структурная часть, как просьба к умершему открыть глаза и сказать последнее слово:
И прогляни-ка ты очам ясныим,
Так уж скажи-ка словечко ласково...
(Виноградова А. Д., Старорусский район)
В плаче, записанном от Кузнецовой Н. И.(Старая Русса), смерть предстает ввиде таинственного существа, способного похитить человека:
Ой, ты-то, смертушка лютая,
Увела от нас родну маменьку...
В поминальных плачах постоянно встречаем просьбу-обращение к стихиям природы - ветрам, земле, чтобы они помогли общению с усопшим, который на этот момент должен ожить, увидеть и поговорить с пришедшим.
А расступись-ка, мать - сыра земля,
Да раздайся, гробова доска,
Ты повыди-ка, повыступи,
Поговори со мною, сиротинушкой, -
причитывала Федорова М. Н. из Окуловского района.
Постоянно звучит и мотив сиротской доли, утраты надежды на свидание с умершим:
Из-за моря, из-за леса возвращаются,
Ждут да и дождутся,
А тебя, мой милый дитятко, не воротишь.
И не встречу я тебя на ясной тропиночке,
И никто мое горюшко не снимет
С несчастной моей головушки...
Так же постоянно встречается и мотив приглашения усопшего в гости с просьбой посмотреть на то, как мается, как тяжело без него живет его семья:
Ты спроси-ка у молоденьки,
Как живу я, сиротинушка.
По утру я ранешенько
Умою личико белешенько,
Умою личико горячиим слезам,
Как выхожу я, сиротинушка,
На тяжелую на работушку, -
причитывала Базарова Е. К. из Старорусского района.
В плаче Ефимовой Е. А. находим:
Дорогая матушка, прилети ко мне
В дороги гости любимые,
Сядь на косистое окошечко,
Я буду ждать тебя и поглядывать...
В хранящихся архивных материалах достаточно часто встречаются архаические элементы, восходящие к языческим представлениям о природе. К таковым относятся, например, устойчивые формулы - постоянные места, содержащие элементы заговора. Вот почти похожие начала поминальных плачей, записанных в разное время от разных исполнительниц в Старорусском районе:
Так уж позавейте, ветры буйные,
Разнесите-ка пески желтые
Уже со высокой со могилушки,
Расступись-ка, мать-сыра земля...
(Виноградова А. Д.)
Уж и вы завейте, ветры буйные,
И разнесите, пески желтые,
И раскатитеся, камышки мелкие,
И откройся, гробова доска,
И вздынися, полотно белое,
И распуститеся, ручки удалые,
И открой ты очи ясные...
(Белоусова Н. Т.)
Элементы заговора содержатся и в обращении к умершему в поминальном плаче, содержащие просьбу сказать словечко:
Уж пришла я, горькая сиротинушка,
На твою на высокую на могилушку,
Так уж ты, моя сударынька, родна маменька,
Так уж скажи словечко ласково...
(Виноградова А. Д.)
Заговор естественно вошел в структуру плача, изначально имевшего магическую функцию воздействия на смерть. И хотя с течением времени магический смысл слова сказанного утрачивался, тем не менее, традиционно заговор оставался и продолжает до сих пор оставаться значимой смысловой частью общей композиции причета.
Смерть в плачах осмысливается как переселение в новый дом, в новую сферу обитания. В плаче Виноградовой выделяется мотив переселения в новую "горенку", уход из прежней, где все для умершего стало чуждым:
Видим горькие-то сиротинушки,
Наша сударыня, родна маменька,
Что не твоя-то постелюшка,
И не тебе эта подушечка,
А тебе сделали новую горенку...
Ох, заснул ты сном непробудныим,
Сном непробудныим, сном зловещим...
(Наумова М. И., Окуловский район)
Древние представления человека усматриваются и в образе смерти-сна: "Побужу я, сиротинушка, побужу от сна забудущего..." (Федорова Е. Ф., Старорусский район).Во всех хранящихся в архиве текстах похоронных причитаний обнаруживается мотив двоемирия - это земной мир и мир иной. Иной мир не наделяется какими-то конкретными чертами, но известно, что в нем обитают все ранее умершие и только умерший же может передать какие-то слова привета от оставшихся жить или рассказать об их горьких сетованиях тем, кто уже находится в том ином мире. К умершему обращаются с просьбой:
И не встретишь ли ты свою удалую головушуку,
А моего родного батюшку
И всех своих сродцев-приятелей?
Скажи от меня, сиротинушки,
Им низкий поклон с горючиим слезам...
(Ефимова Е. А.)
Ты не встретишься и не свидишься
С дорогим моим сродствам-приятелям,
С моей удалой-то головушкой,
С моим сердечным, милым детушкам?
Ты скажи, расскажи, моя родная,
Про мое житье сиротское...
(Федорова Е. Ф.)
Названные поминальные причеты содержат и представление о возможном возвращении из мира предков в особом, как уже было сказано выше, в зооморфном облике (в частности, облике птицы, которая и навещает родственников в земном мире):
Ой, ты, родна маменька,
Прилети ты на свою сторонушку,
Всправь ты сизые свои крылышки,
Да превратись ты в сизу пташечку,
Да прилети ты на свою родимую сторонушку...
(Кузнецова Н. И., Старая Русса)
Или у Ефимовой Е. А.:
Дорога матушка, прилети ко мне
В дороги гости любимые,
Сядь на косистое ты окошечко,
Я буду ждать тебя и поглядывать.
В народном представлении сохраняется и образ души-ветра, на что указывает поверье. "Когда слышится завывание ветра, говорят, покойники воют", - так говорит исполнительница, записанная в Окуловском районе. Ожидание прилета души-птицы сопровождается подготовкой к встрече - это выражается в стремлении плакальщицы поведать о жизни "горькой сиротинушки":
Уж и расскажу-то тебе, сиротинушка,
Уж про свою-то участь горькую,
Уж и ты не знаешь-то, моя-то кровь горячая,
Уж и не осталося у меня-то роду-племени,
Уж и не осталося у сиротинушки теплого гнездышка,
Уж и к кому-то я приклоню-то свою буйную головушку...
(Белоусова Н. Т.)
Это ожидание связано так же со стремлением попотчевать горькой, печальной ритуальной трапезой:
И поставлю я столы дубовые,
Понакрою скатерти бранные,
Понаставлю кушанья разные:
Первое кушанье я - малинушку,
Второе кушанье я - калинушку.
Как калинушка несладкая -
Так моя жизнь неприятная...
(Ефимова Е. А.)
Интересно, что похоронный плач, исполненный Ефимовой Е. А., включает в себя не только элементы поминального плача, но и, что кажется более удивительным, лирической песни, в которой часто встречается образ птицы, клюющей калинушку. Вот, например, фрагмент текста, имеющегося в собрании песен П. В. Киреевского:
Соловей-птица на долинушке сидит,
Горьку ягоду калинушку клюет.
Калену стрелу мил заряживает,
Каленой стреле мил приказывает...
По всей видимости, мы сталкиваемся с разрушением традиции похоронного обряда в виде его редуцирования.
В причитаниях подобного рода встречается как мотив сборов в дорогу, так и образ самой дороги. Фольклорную "путь-дороженьку" умерший преодолевает либо пешком, либо перелетает птицей границу, соединяющую и одновременно разделяющую два мира. Вот фрагменты плачей: "Не пойдешь ли ты по той пути-дороженьке, И не встретишь ли ты... "(Ефимова Е. А.). Или "И улетел ты теперь, добрый молодец, Улетел ты от меня кукушечкой..." (Терешина П. Т.). Порядок следования названных мотивов свободный. Центральная фигура похоронных плачей - образ покойного, а уже через него вводятся в плач и все другие персонажи. Правда покойный не является действующим лицом в полном смысле этого слова. Он существует только через воспоминания и характеристики вопленницы. Образ покойного в плачах рисуется идеальным и обладает самыми общими характеристиками: очи ясные, уста сахарные, ручки удалые. Встречаются, однако, и индивидуальные характеристики, например, в плаче Федоровой Е. Ф.:
Сама знаешь, сама ведаешь,
Кака ты у нас, у сиротинушек,
Слуга верная, безответная...
Хотя эта характеристика тоже стремится стать общей, идеальной, однако можно говорить и об особенных чертах образа: великом терпении, нежелании причинять страданий близким людям, о доброте умершей матери, к которой обращен плач.В целом о плачах можно сказать, что традиционные мотивы и формулы причета, живущие в художественном сознании женщины, наполняются конкретным содержанием и выливаются в эмоционально насыщенный текст. Похоронные плачи, записанные за последние двадцать лет и хранящиеся в архиве Новгородского университета, дают основание говорить о том, что их поэтические формулы сохранились в их затвердевшем состоянии, но при этом наблюдается явная тенденция к упрощению и редуцированию жанра.
Ой-ёй-ёй, дак уж как я-то горюшица - поминальное причитание (д. Лопатино Заборского с/с Тарногского р-на Вологодск.обл, исп. Корепанова Х.В.)
Ой-ёй-ёй, дак моё чадо-то милоё - поминальное причитание (п.Айга Илезского с/с Тарногского р-на Вологодск.обл, исп. Евсеева И.О.)
Являются древними жанрами карельской народной поэзии.
Словесная форма и напев плачей не являются каноническими, а наоборот, имеют характер импровизации. Каждый конкретный плач представляет собой уникальное художественное произведение, которое создается экспромтом, хотя и в рамках традиции, для выражения сильных эмоций. Прежде всего, как это наблюдалось у большинства народов мира, плачи исполнялись при глубоком горе: в случае смерти близких или при расставании, когда разлука могла оказаться вечной (замужество, уход на войну, отъезд на чужбину). А поскольку подобные поворотные моменты в жизни индивида в древнем обществе обставлялись сложными обрядами, плачи стали сопровождать их, выражая характерные для каждого обряда действия, верования и обычаи.
Бывает, что словесная ткань причитаний сохранила такие древние черты, которые исчезли из самого обряда, подвергшегося постепенной модернизации. Поэтому причитания привлекают внимание исследователей и как произведения народной поэзии, и как источник информации о давно исчезнувших формах человеческой культуры.
Вследствие того, что выражать свои чувства в форме причети в прошлом могла почти каждая карелка (как правило, плачи у карел исполняли.женщины , хотя имеется несколько сведений о мужчинах, умеющих «плакать голосом»), плачи долгое время считались слишком обыденным жанром и редко привлекали внимание собирателей и ученых. Они редко записывались из-за своеобразного их поэтического языка, который с первого раза кажется совсем непонятным.
В чем состоят художественные особенности карельских плачей?
Самые поразительные отличия их от плачей других народов- исключительно развитый метафорический язык, который служит для последовательно соблюдаемого иносказания; богатая аллитерация (созвучие начальных звуков слов) с параллелизмом, когда одно и то же содержание передается в различном синонимометафорическом оформлении; своеобразный ритмический рисунок, закономерности которого пока еще не раскрыты.
Метафоричность карельских плачей сводится к иносказанию: все обычные термины родства, названия предметов крестьянского быта имеют устойчивые иносказательные замены. В принципе, это явление - не только карельская черта. То же мы видим и в русских причитаниях. Но в карельских плачах, особенно из северных районов, закон иносказания осуществляется с исключительной последовательностью . Принципы образования замен в них также своеобразны.
Образование метафорических замен терминов «мать», «отец», «родители», «дитя» в севернокарельских причитаниях подчинено строгим правилам. Основное слово замены термина «мать» образуется при помощи отглагольного существительного от названия действия, которое мать производит над ребенком в связи с его рождением и воспитанием: носить, создавать, лелеять, баюкать, кормить грудью, пеленать, холить, пестовать, расчесывать, одевать, парить (в бане) и т. д. Поскольку таких действий насчитывается немало, то и количество метафорических замен достигает нескольких десятков.
Например, от глагола tuuvittaa ’качать’, ’баюкат - название лица, производящего действие, будет tuuvittaja ’качающая’ В плачах метафорические замены почти всегда, за очень редкими исключениями, выступают в ласкательной форме: tuuvittajaini, а кроме того, еще в притяжательной форме: tuuvittajaisen(i) Эта последняя форма и является обычной для причитаний. На русский язык ее можно перевести причастием, но при этом выпадает ласкательный суффикс, а притяжаФельность можно передать лишь при помощи притяжательного местоимения: моя качавшая (меня),
т. е. мать. От того же глагола метафорическая замена термина «дитя» будет tuuvittama ’качаемый’, ’баюканный’ С прибавлением ласкательного и притяжательного суффиксов получится употребляемая в причитаниях форма tuuvittamaisen(i) ’мой (моя) баюканная мною.
Но метафорическая замена очень редко состоит из одного слова. Наиболее простое сочетание: эпитет+слово-замена. Эпитеты, относящиеся к названию лица - объекта плача, всегда выражают положительную оценку: или отношения оплакивающей к оплакиваемому («любимый», «дорогой», «ласковый», «милый» и др.), или какого-нибудь качества оплакиваемого («красивый», «проворный», «отважный», «цветущий» и т. д.) Эпитеты с негативным значением, выражающим страдание, употребляются только в отношении самой плакальщицы (или лица, от имени которого плачут) «несчастная», «бедная», «кручинная», «горькая», «сникшая», "печальная" и.т.д.
Часто встречаются метафорические замены, состоящие из сложных словосочетаний. Например: мать - kallehilla ilmoilla luatija kahtajaiseni ’на дорогой свет создавшая [меня], выносившая’- маленький сын - kujin pikkaraini kypeno kylvettamaiseni ’моя малюсенькая искорка, мной в бане выпаренная’
Следует подчеркнуть, что эти развернутые описательные иносказания не являются застывшими: комбинации различных компонентов метафорической замены создаются по ходу плача, и они весьма разнообразны, поскольку количество эпитетов и собственно замен довольно большое. Каждый термин родства имеет свой набор замен, которые не могут быть применены для обозначения других родственников.
Аллитерация является одним из организующих средств речевого потока в плачах. Поскольку в памяти плакальщицы имеется солидный запас метафорических замен и эпитетов-синонимов, она, следуя закону аллитерации, на ходу создает словесную ткань плача. Искусство причети - это импровизация в определенных рамках. Тема, содержание плача и поэтические средства заданы, свобода выражается в выборе и комбинации известных традиционных приемов. Но они в течение многих веков так приумножились и эмоционально развились, что с их помощью можно выразить глубоко и проникновенно те чувства, которые плачи призваны выражать.
У карел плачи исполнялись прежде всего при свадебном и похоронном обрядах
Обрядовые причитания не живут вне обряда. По этой причине мы уже не можем наблюдать живое бытование свадебных плачей, потому что традиционный свадебный обряд отошел в прошлое. Похоронные и поминальные причитания еще до наших дней кое-где продолжают бытовать.
В карельской традиции причитывания сохранился целый ряд архаических деталей, доказывающих, что причитания - не только лирическое выражение субъективных переживаний, но и форма проявления погребального культа. Ритуальный характер погребальных плачей у карел проявляется в строгой регламентированности причитывания: время плача, место его исполнения, поза и положение плакальщицы предписаны традицией.
Свадебный обряд карел также сопровождался обязательными плачами. Причитывали только в первой половине свадьбы, в доме невесты. В доме новобрачных, где свадьба продолжалась, уже не плакали. По старинному обычаю, невеста должна была сильно плакать от сговора - «рукобитья» - до выданья ее роду жениха в день свадьбы. Плач у невесты вызывала специальная свадебная причитальщица (itkettaja), которая буквально заставляла невесту плакать с помощью жалобных, порою весьма драматичных по содержанию причитаний. Традиционные обязательные плачи были приурочены к тем моментам /Свадебного обряда, которые отражали расставание невесты с девичеством, с родным домом и семьей, с подругами и родственниками. Первые плачи перед родными начинались сразу же после сговора. Затем невеста с причитальщицей и подругами обводила родственников и плакала в каждом доме. Обряды расплетания косы, девичьей (или невестиной) бани, «отдачи воли» сопровождались многочисленными причитаниями.
Всей этой «слезной свадьбой» руководила причитальщица, или подголосница , которая сопровождала невесту и от ее имени исполняла плачи, адресованные близким и родным, подругам и односельчанам. Свадебная плачея была обязательным лицом на свадьбе, даже в том случае, если невеста сама умела причитывать. Она «водила свадьбу» со стороны невесты, знала, где, когда и кому надо было причитывать, знала все обязательные плачи, число которых доходило до пятидесяти. Подголосница должна была в совершенстве владеть поэтикой плачей, импровизаторским даром, богатым воображением, обладать хорошим голосом и немалой физической выдержкой. В каждой местности были известные плакальщицы, отвечающие этим требованиям. Их и приглашали на свадьбы.
Это были деревенские женщины, занимавшиеся обычным крестьянским трудом. Причитывание не было их профессией (а такие утверждения иногда встречаются в литературе). Никакой специальной платы они не получали. Но благодаря своему искусству они пользовались особым уважением односельчан. Умение вести «слезную свадьбу» не было столь уж редким даром, поскольку даже в современных записях часто встречаются упоминания о том, что свадебной причитальщицей выступала родственница.
Для всех карельских причитаний: похоронно-поминальных, свадебных и так называемых бытовых, выражающих различные эмоции вне обряда, характерны одинаковые словесно-музыкальные художественные особенности. Наиболее загадочной из них является метафоризация языка, которую можно рассматривать и как последовательное иносказание. В плачах избегают называть лица и вещи своими обычными именами. В чем кроется первопричина и смысл такого языка?
Явления иносказания, вероятно, связано с табу слов - запретом употреблять при известных обстоятельствах определенные слова. Так, например, у большинства народов мира все связанное с мертвыми было для живых табу. Нельзя было говорить прямо о факте смерти, называть имя умершего, его родных и т. д., чтобы не навлечь повторный случай смерти. На основе подобных религиозных запретов образовались так называемые «женские языки», т. к. у многих народов женщины были охранителями погребального культа, а следовательно, и творцами потайного языка.
Закон иносказания действует также во внеобрядовых плачах , с помощью которых женщины выражают свои субъективные переживания: смерть близких, гибель детей на войне, одинокую старость. Лучшие плакальщицы - настоящие поэтессы . Стилистическими средствами плача они могут выразить любые переживания, в том числе и радостные. М. М. Панкратьева из Юшкозера могла «сложить слова», т. е. причитывать, о чем угодно: «Смотри, как на окне бальзамин красиво цветет - я и об этом могу причитать... Или же сложить слова о птичке, или о том, как сижу при лунном свете... Слов хватит, не надо слов искать». Но в основе всех плачей, даже тех, которые выражают счастье встречи с близкими, радость созерцания природы, лежит элегический настрой. Без этого признака нет и плача.
Похоронныe причитания или плачи известны с древнейших времен как часть похоронного обряда. Рассказывая о смерти князя Олега от коня и описывая похороны, летописец сообщает: «Оплакивали его все люди плачем великим и понесли, и похоронили на горе,называемой Щековица…».«Великимплачем» причитают о княгине Ольге «сын ее и внук ее, и все люди». По князю Владимиру плакали «люди без числа» (то есть бесчисленное множество). Летописец кратко пересказывает содержание причитаний по князю:«плакали по нем бояре как о заступнике страны, бедные же – как о своем заступнике и кормителе».
В летописной статье за 1078г. приводится текст плача князя Ярополка по своему отцу Изяславу Ярославичу:
Отче, отче мой! Что еси пожил бес (без) печали на свете сем, многы напасти приим от людий и от братья своея? Се же погыбе не от брата, но за брата своего положи главу свою».
Ирина Андреевна Федосова
Древнерусская литература неоднократно использовала похоронные плачи и нередко цитировала их в летописях и житиях святых. Письменные свидетельства раскрывают наличие устойчивой образности в плачах, наличие общих мест, переходящих из одного причитания в другое. Так, на погребении князя Мстислава новгородцы причитали: «Зашло наше солнышко от нас, и мы в беде остаемся». В тех же словах плачут владимирцы-волынцы в 1288г. на похоронах своего князя. Сравнение смерти с заходом солнца в плачах дошло до нашего времени. С древнейших времен и до сего дня встречается вопросная форма плача, выражающая как бы недоумение пораженных горем людей.
Традиционные постоянные формулы каждый раз сочетались с собственным творческим элементом, который вносили плакальщики, сообщая конкретные детали смерти усопшего или рассказывая о его жизни. В сказании о Борисе и Глебе приводится плач Глеба по брату Борису и отцу Владимиру: «О, увы мне, Господи! Вдвойне плачу и стенаю, вдвойне сетую и тужу. Увы мне, увы мне!Плачу горько по отце, еще горше плачу и горюю по тебе, брат и господин мой Борис.Как пронзен был,как безжалостно убит, как не от врага, но от своего брата смерть воспринял? Увы мне! Лучше бы мне умереть с тобой, нежели одинокому и осиротевшему без тебя жить на этом свете. Я-то думал, что скоро увижу лицо твое ангельское, а вот какая беда постигла меня, лучше бы мне с тобою умереть, мой господин! Что же я буду делать,несчастный, лишенный твоей доброты и многомудрия отца моего?О, милый мой брат и господин! Если твои молитвы доходят до господа, помолись о моей печали, чтобы и я сподобился такое же мучение воспринять и быть с тобою, а не на этом суетном свете».
В XVIв. оплакивание покойников бытовало во всех слоях русского общества. Английский путешественник Коллинз описал тогдашний похоронный обряд. Он обратил внимание, что не всегда «голосила» сама вдова, иногда вместо нее причитали специально нанятые для этого плакальщицы: тогда даже были профессионалки, которые могли подменить вдову.
И горе, и радость выражали женщины прошлых веков в поэтических импровизациях. Свадьба, проводы в солдаты и похороны не обходились без причитаний. Особенно искусных исполнительниц приглашали специально, правда, в основном, на свадьбы. А уж в дом, который посетило горе, вопленица приходила сама.
Тексты древних причитаний дошли до нас лишь в виде небольших отрывков, так как, к сожалению, собирание этого материала началось только в ХГХв. Так, благодаря стараниям замечательного ученого, исследователя и собирателя памятников древнерусской письменности и фольклора Е. Б. Барсова, мы можем познакомиться с особенностями этого жанра в его трехтомнике «Причитания северного края». Он первый начал записывать в одной из заонежских деревень плакальщицу-профессионалку, обладавшую незаурядным поэтическим даром, Ирину Андреевну Федосову (1831-1899). По ее собственным словам, голос у нее был «вольный и нежный». Это слышно даже на технически несовершенной записи фонографа (Москва, 1896г.), несмотря на довольно преклонный возраст исполнительницы в момент записи.
И.А.Федосова жила в деревне недалеко от одного из наиболее известных деревянных архитектурных комплексов - Кижи. Детство ее было типичным для крестьянских девочек тех лет. Она уже «шести год на ухож лошадь гоняла и с ухожа домой пригоняла, восьми год знала, на каку полосу сколько сеять».
С12-тилетИринасталаподголосничатьна свадьбах и в конце 40-х годов XIX в. приобрела широкую известность в Заонежье как замечательная плакальщица. Ирина Андреевна не повторяла заученный текст, она каждый раз импровизировала.Даже о своей жизни говорила припеваючи: «Под столом ходила - хвост носила, стол переросла – коров доить пошла; косу отпустила – в работниках служила; пора настала - с молодцем гуляла; пора пришла - замуж пошла, замужем 20 лет жила - тяжко горюшко несла, овдовела - осиротела.Вот тебе и весь сказ! А когда родилась - память извелась!».
«Русская песня – русская история, и безграмотная старуха Федосова понимает это гораздо лучше очень многих грамотных людей…», - так говорил о ней А.М.Горький.
Плачи Ирины Андреевны несли в себе печаль детей, потерявших родителей, жен, оставшихся без мужей, и мужей - без жен, родных и близких, потерявших кормильца, друга, односельчанина. Она умела в образах, издревле повторяемых, передать искреннее чувство утраты.
Плачет вдова:
Укатилось красное солнышко
За горы оно да за высокие,
За лесушки оно да за дремучие,
За облачка оно да за ходячие,
За часты звезды да подвосточные,
Покидат меня, победную головушку…
Оставлят меня, горюшу горе горькую,
На веки-то меня да вековечные.
Худо будет детям без покинувшего их родителя:
Будут по миру оны да ведь скитатися,
Будет уличка – ходить да не широкая,
Путь-дороженька вот им да не торнешенька;
Без своего родителя, без батюшка,
Приизвиются-то буйны на них ветрушки,
И набаются-то добры про них людушки…
Федосова умела рассказывать о тех хороших делах, которые оставил в памяти своих односельчан покойный. О старосте:
Он не плут был до вас, не лиходейничек,
Соболезновал об обчестве собраном,
Он стоял по вам стеной да городовой
От этых мировых да злых посредников…
Нет заступушки у вас, нет заборонушки…
Многие ее произведения - прекрасные образцы народной публицистики. Так она описывает «наехов-шего» чиновника (посредника):
Как найдет (наедет) мировой когда посредничек, Как заглянет во избу да он во земскую. Не творит да тут Исусовой молитовки, Не кладет да он креста-то по-писаному… Да он так же над крестьянством надрыкается, Быдто вроде человек как некрещеной. Он затопае ногама во дубовый пол. Он захлопае рукама о кленовой стул, Он в походню по покоям запохаживае, Точно вихарь во чистом поле полетывае, Быдто зверь да во темном лесу покрикивав… Именноеепричитанияширокоиспользовал Н.А.Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо», к ее плачам обратился П.И.Мельников-Печерский в романе «В лесах», М.Горький в романе «Жизнь Клима Самгина», а многочисленные выступления народной сказительницы в различных городах России стали значительным фактом русской культуры. Федосову слушали Н.А.Римский-Корсаков, М.А.Балакирев, Ф.И.Шаляпин, а также известные ученые.Все они дали высокую оценку поэтическому мастерству народной поэтессы.
В Петрозаводске - городе, где Ирина Андреевна провела часть своей жизни, есть улица, названная ее именем. Здание бывшей Петрозаводской женской гимназии украшает мемориальная доска, напоминающая о том, что в 1895-1896гг. здесь выступала И.А.Федосова. На ее могиле у Заонежского села Ку-заранда высится стела, которая свидетельствует, что имя Федосовой хорошо помнят в Карелии. В Мед-вежьегорске - центре района Карелии - ее имя при- своено библиотеке.
Художественное мастерство поэтессы, глубина ее произведений позволяют причислить И.А.Федосов*. к числу выдающихся представителей народной культуры позапрошлого столетия.
Вместе с тем следует признать, что похоронные плачи - один из самых труднодоступных для записи фольклорных жанров. Чтобы исполнительница согласилась «вопить», ей нужно войти в определенное состояние, а собиратель должен обладать большим тактом, уметь расположить ее к себе, сыскать ее доверие и уважение. В момент совершения обряда невозможно записывать за вопленицей, в первую очередь - из этических соображений. Когда фольклорист видит горе и переживание, обыкновенная порядочность не позволит ему подойти с тетрадкой или с магнитофоном к страдающему, искренне опечаленному человеку. Поэтому подавляющее большинство текстов причитаний записано после похорон, когда прошло уже какое-то время, и запись представляет воспоминание о горе. Одним из собирателей похоронных плачей в начале XX в. был священник А.Н.Соболев. Его исполнительницами были не профессионалки-вопленицы, а простые крестьянки, недавно лишившиеся мужа, брата, отца. Их тексты полны искреннего чувства недавно пережитого горя.
Вот как плачет дочь по своему отцу (со слов М.Васильевой, с. Карачарово, Владимирский уезд): Родимый мой батюшка! Что ты так крепко спишь, Спишь, не проснешься? Недолго тебе у нас в гостях гостить. Не год и не неделюшку - Последний тебе часок со минуточкой. Куда это ты от нас собираешься? В какую дальнюю путь-дороженьку?
Откуда нам тебя ждать будет, Откудова глядеть будет, выглядывать? С восходу ли нам красна солнышка, С закату ли нам светла месяца? Ждать-то нам тебя не дождаться, Глядеть-то нам тебя не доглядеться… Нигде нам тебя не видывать, Нигде нам про тебя не слыхивать. Хорошо ли мы тебе построили крепкий дом. Без окошечек, без хрустальных стеклышек? Не будет тебе из него выезда, Не будет тебе из него выхода. Ты уляжешь с ним во могилушке, Под сырым песком да под камушком. Жанр похоронного причитания-живая ветвь народного творчества. До сих пор он продолжает бытовать в наших деревнях. Одним из памятников середины XX в.является «Плач о брате». Его сложил потомок знаменитого сказителя былин Т.Г.Рябинина, продолжатель семейной традиции Петр Иванович Рябинин-Андреев. Его брат Александр погиб в финскую кампанию 1940 г. Традиционные эпитеты «любимый брат», «ясные очи»воспринимаются в текстеПетра Ивановича, как глубоко личное.
Как любимого да брата Саши милого Во снегу глубоком тело рухнуло, Преклонилось от удара до смерти земка, Ясны очи его да не закрытые, Руки-ноги его как попало поразброшены, На головушке на буйной шлем не держится… Следующее причитание было записаноот П.Ф.Позднеевой (45 лет, деревня Уек), которая научилась «плаксам» у матери. Детей своих Парасья не имела,воспитывала родного брата. Когда провожала его на фронт, ревела причетом «до потери пульса», как чувствовала его скорую гибель. Здесь приводится плач по брату, погибшему в Великой Отечественной войне: Моего-то да солнца красного, Среднего да обогревного, Он молодехонек да зеленехонек, Он не думал да в уме-разуме, Он сражался мой да как готовился, Со своим войском да во жестокий бой, Он садился мой да на добра коня, Во седло садился во черкальское, Поехал он да на чисто поле, Его постигла тут судьба несчастная, Моего-то да солнца красного Истекли его леты цветущие, Его встретили да неприятели, Фашисты те да неприятели Подсекли его ноги резвые, Прострелили его буйную головушку. Его пролили да кровь горячую, Прикончили жизнь молодецкую, У моего-то да солнца красного Погани-ти да неприятели. Не досталася ему да мать-сыра земля… …Улетел он от нас да далечёшенько, Далеко от нас да по поднебесью, Откуль не бегает да скора почта. Нам не возят да письма-грамотки, Не пересылают нам да вести-павести По третьему да году долгому. Одна и зплакальщиц,УльянаЛарионовна Ларикова, о своей жизни рассказывала так: «Муж у меня был хороший, моложе меня на 5 лет, жили мы хорошо.Подошло время,умер муж, из детей живых осталось трое: дочь да два сына. Жаль было хозяина, да что сделаешь, ну,поплакала немного, потому что ребят осталось мало, все были большие, обутые, одетые, так и это радовало. Вот об детях я туже плачу. Все глаза выплакала. Похоронили отца, старший сын остался один в дому, да и застрелился. Ему было 29 лет, вот сразу два горя. С тех пор заболела я, не могу поправиться». Второго сына проводила она на Великую Отечественную войну и, когда пароход отчалил, запричитала:
Кормилица да чадо мое милое,
Дитя мое сердечное,
Меньшо мое последнее,
На тебя да гуси выпали,
Спросили тебя, потребовали
На чужу на дальню сторону,
Города да там смотреть столичные,
На большу войну да кроволитную,
Защищать свою родную Родину,
Защищать Россию-матушку
От фашиста злого Гитлера,
Лютого, да ядовитого.
Не любит, видно, нашу власть советскую,
Разоряет Россию-матушку,
Широку Россию великую..
Ой уж, мое чадо милое,
Дадут тебе ружье казенное,
Учить станут вас, добрых молодцев,
Ко ружью тебя да ко казенному,*
Ко штыку да ко острому,
Ко сабле вас да быстрой,
К большим снарядам да минным.
Молодешеньки да зеленешеньки,
Шелкова трава да невозрослая,
Расцвели цветы лазорьевы,
Не на это были вы рощены,
Не про злого врага ядовитого да лиховитого.
Ядовитый враг да скверный он,
Погубил много наших детей отецких,
Отецких да младецких.
Пустошат наши города столичные,
Города столичные да места хлебные.
Чего ему, гаду, надобно,
Злому ли ему врагу поганому,
Худому фашисту ядовитому,
Ядовитому да лиховитому?
Чё он лезет, чё пихается,
Победить хочет, да разорить хочет?
Пособи ты, Бог,
Нашим добрым молодцам,
Защищать нашу да свою Родину-матушку,
Не пускать врага да ядовитого,
Во нашу да Россию-матушку!».
Сколько плачей прозвучало на Великой Отечественной… И по сей день причитают.
Следующая запись сделана в 1996 году, то есть совсем недавно. Это обращение к умершей матери:
Уж последние минуточки
Ты в своей-то светлой горнице.
Опрощается скоро светла горница,
Унесут тебя за леса темные,
За горы высокие…
Уж дороженька тебе невозвратная.
Похоронное причитание – это всегда память о том, кто ушел из жизни, это всегда песнь о жизни, о смерти, о любви, То есть о самом главном.
Журнал “Народное творчество”
“Русская воля”
Вконтакте
Рекрутские обряды, как считают современные ученые, возникли в первой половине XVIII века, после введения в 1699 году Петром I всеобщей рекрутской повинности. 4 "Служба государева" продолжалась 25 лет, поэтому проводы в армию превращались в прощание: будущий кормилец уходил от семьи на военную службу. Рекруты прощались с родителями, которых могли больше не увидеть, с невестами, с друзьями, с привычным укладом жизни. Известный писатель и собиратель фольклора XIX века П.И. Якушкин писал о рекрутчине в очерке "Прежняя рекрутчина и солдатская жизнь": "…Еще до сего времени в русских деревнях на солдатство народ смотрит как на несчастье, на беду, которая сможет разогнать, разорить какую угодно семью". Солдатство и рекрутчина, по мысли народа и автора, "бедушка немалая, большая". Рекрутчина в солдатских песнях - "горе", "тоска-горе". Герой песни жалуется: "куют-то меня, раздоброго молодца, куют во железо, везут-то, везут меня, разудалого молодца, везут во солдаты". 5
Обрядовый характер проводам рекрута придавали причитания . Причитания - это древний жанр фольклора. Объект изображения в причитании - трагическое в жизни человека. Причитания представляют собой пример высокого трагического искусства. "Выплакивание невыносимого, в обычных условиях непредставимого и даже недопускаемого горя было в народном быту чуть ли не физиологической потребностью. Выплакавшись, человек наполовину одолевал непоправимую беду. Слушая причитания, мир, окружающие люди разделяют горе, берут на себя тяжесть потери. Горе словно разверстывается по людям. В плаче, кроме того, рыдания и слезы как бы упорядочены, их физиология уходит на задний план, страдание приобретает одухотворенность благодаря образности". 6
Причитания исполнялись вопленицами или плакальщицами . Произведения этого жанра всегда отражают индивидуальную судьбу. В них весьма сильно проявляется импровизационное начало, сочетаемое с традициями. Они зачаровывали слушателей драматизмом своего исполнения, которое имело свои особенности: вопленица ходила по комнате, по двору, дому, деревне, выходила в поле, кланялась, плакала, обнимала участников обряда. "Аудитория становилась своеобразным партнером вопленицы: по ее просьбе участники обряда могли совершать обрядовые действия, отвечать на ее вопросы, утешать; могли вступить с ней… в равный диалог причитаниями. Исполнение причитаний сопровождалось всхлипыванием, оханьем, аханьем, плачем… Причитания исполнялись речитативом - своеобразным говорком с ясно выраженным декламационным началом". 7
Композиционной формой причитаний является монолог. Язык причитаний связан с предметным и пространственным миром обрядового действия. Эмоциональный настрой создается при помощи эпитетов (темный лес, широкое поле, зеленые луга, цветы лазоревые), уменьшительно-ласкательных суффиксов, междометий “ах”, “ох”, а также восклицательной и вопросительной интонации.
Читайте также другие статьи раздела "Обрядовая поэзия" :
Календарные обряды
Семейно-бытовые обряды
В составе свадебного обряда самое важное место занимают песни: они принадлежат обряду и вне обряда не исполняются. Их функция - обрядовая, они придают гласности начало, ход и завершение свадьбы как бытового юридического акта. Свое назначение эти песни сочетают с поэтизацией традиционного ритуала. Отличительной особенностью свадебных песен является эпический, повествовательный стиль.
Обрядовый фольклор - свадебные песни сложен по своему составу. Существует четыре основных жанра – свадебные, величальные, корильные песни и причитания.
Свадебные обрядовые песни русского народа богаты изобразительно-выразительными средствами. Характерными признаками традиционной поэтики обрядовых песен являются постоянные эпитеты («высокие хоромы», «трава шелковая»), олицетворения («утушка крылышку любовалася»), сравнения («личенько, как брусничка»), слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами как в обозначении жениха и невесты, так и членов семей («Марьюшка», «Иванушка», «матушка», «батюшка», «подруженьки», «свашенъки» и др.).
Для величальных песен характерен прием идеализации в изображении характеров и внешности жениха и невесты. Как отмечают исследователи, основной чертой, общей для величальных свадебных песен, является необычайная яркость изображаемых картин, красота рисуемых портретов, богатство и пышность всей обстановки действия, это достигается прежде всего путем отбора из народных песен поэтических средств тех образов, которые искони связываются с понятиями богатства, благополучия и счастья.
Лирические образы свадебных обрядных песен : селезень, сокол - для изображения жениха, и уточка, кукушка - для изображения невесты. Образ кукушки, связанный с похоронной символикой, появляется в свадебных песнях не случайно. По древнему обряду инициации, девушка должна была "умереть", похоронив прежнюю жизнь. Характерно, что символ кукушки звучит в песнях девичника, а также во время отъезда к венцу, то есть в песнях довенечной обрядности.
Для сопоставления образов из мира природы и мира человека в песнях широко используется прием психологического параллелизма («На море утица да й купалася»).
Некоторые свадебные песни сохранили древнюю связь с календарно-обрядовой поэзией ( У ворот береза стояла)
Таким образом, свадебный обряд - это целый комплекс обрядовых действий, элементов устной поэзии, народной мифологии и народного, красноречия. Это своего рода энциклопедия крестьянской жизни.
Этапы свадебного обряда русского народа.
- Сватовство
- Сговор
- Девичник
- День свадьбы
- Свадебный пир
На уроках литературного чтения или музыки школьникам в качестве домашнего задания предлагается привести примеры свадебных обрядовых песен. Далее приведем примеры, тексты, слова, названия песен свадебного обрядового фольклора русского народа.
Т ексты песен:
Лирические свадебные песни
Кланялась береза лесу темному...
Кланялась береза лесу темному:
- Спасибо, лес темный, за стояние.
Я за тобою, лес темный, настоялася,
Сучьями, ветьями намахалася,
Яркого солнца навидалася.
Леночка с батюшкой говорила:
- Спасибо, батюшка, за гуляния,
Я у тебя, батюшка, нагулялася,
На танцы, на пиры находилася,
В молодого Ванечку влюбилася.
На море утица да й купалася...
На море утица да й купалася,
На берег вылезши отряхалася,
Она своему крылышку любовалася:
-Крыло мое, крылышко, крыло сизое,
Ти будешь так сизо, как в море было?
В море крылышко вымывалося,
На ярком солнце высушивалося.
А в тереме Леночка собиралася,
Она своему личеньку любовалася:
-Лицо мое, личенько, лицо белое,
Ти будешь ты так бело, как у батьки было?
А у батьки личенько вымывалося,
А у свекра работой зануждалося.
Что ты, лучина березовая, не ярко горишь...
Что ты, лучина березовая, не ярко горишь, не ярко горишь?
Или ты, лучина, в печи не была, в печи не была?
В печке побудешь, жару увидишь, ярчей гореть будешь.
Что ж ты, Танечка, не жалостно плачешь, не жалостно плачешь?
Или ты, Танечка, давно в людях не была, давно в людях не была?
В людях не была, горя не видала, горя не видала.
В людях побудешь, горя увидишь,Танечка, больше плакать будешь.
Свадебные ритуальные обрядовые народные песни
Песня оповещала об обряде поздравления жениха после положительного решения родителей новобрачных о свадьбе.
Как у свата на дворе,
У Михаила Афанасьевича,
В трое колокол ударили
Молодца поздравляли
Со своей со будущей (женой) -
С раздушой красной девицей!.
Рассказывает о свадебном обряде бани в доме невесты.
Заводилась мыленка
Как у наших у девушек.
Затоплялась банюшка,
Разгоралися дровечика:
Первые дровечика-то -березовые,
Другие-то дровечика -сосновые,
Третьи-то дровечика -кедровые;
Накалилася каменка,
Камешочки троеразные,
Троеразные, самоцветные,
Самоцветные, лазоревые!
Песня исполнялась на девичнике, когда приезжал жених, или в день свадьбы.
Все-то бояре на двор въехали.
Молодые-то на крыльцо взошли,
Со крыльца-то в нову горенку!
И плавала утица... Пелась на девичнике во время расплетания косы. Акт расплетания косы был типичен для восточно-славянской свадьбы и символизировал расставание невесты с девичеством.
И плавала утица по росе,
И плавала серая по росе.
И плакала девица по косе
И плакала красна по косе.
- А кто ж мою косыньку расплетет,
А кто ж мою русую расплетет?
А кто ж мою головку почешет,
А кто ж мою гладеньку почешет?
Расплетет же косыньку сестричка,
Почешет же головку матушка.
Почешет же головку матушка,
Заплетет же косыньку невестка.
Куковала кукуша в садочку... Содержание и слова песни соответствует свадебной символике: орел - жених, кукушка - невеста. Свадебная поэзия на руси находится в рамках обрядовой символической системы, в которой сокол (орел) - хищник, нападает, а лебедь (кукушка) - жертва, страдает. Поэтическая образность ведет происхождение от условных обозначений свадебного действия в древней иносказательной речи.
Куковала кукуша в садочку,
Приломши голов(ы)чку к листочку.
В ее пташки спрашивали:
- Чего ты, кукуша, кукуешь?
- Как мне, кукуше, да не куковать?
Свила я себе гнездечко,
Снесла я себе яичко.
Откуль прилетел орлище,
Он мое гнездечко разорил,
Меня, кукушу, с собою взял.
Плакала Манечка в светлице,
Приложивши головочку к сестрице.
В ее девушки спрашивали:
- Чего ты, Манечка, так плачешь?
- Ванечка венок разорвал.
У ворот береза стояла.. . (Свадебная календарно - обрядовая песня) Возникающая в свадебных песнях параллель береза без верха (родители без дочери) связывается с весенними календарными обрядами, нацеленными на плодородие земли. Как уже было отмечено, именно в верхушке березы, по народным представлениям, сосредотачивалась вся сила роста, которую нужно было передать земле. В свадебной песне невеста срывает верхушку и таким образом забирает с собой ее плодородную силу, т.к. В скором времени сама девушка должна выступить в новом качестве матери и продолжательницы рода мужа.
У ворот береза стояла,
Ворота ветками застлала,
Туда Марьюшка въезжала
И верх той березы сломала.
Стой, моя березонька,
Стой теперь без верху.
Живи, мой батюшка,
Теперь без меня...
Песня оповещала о состоявшемся обряде выкупа поезжанами места для жениха рядом с невестой.
Продал брат сестрицу
За рубль, за полтину,
За золоту гривну,
Продал, променял,
Черные черочки подвязал!
В песне рассказывается об обряде сидения жениха рядом с невестой после выкупа места; в ней отражен также магический обряд осыпания жениха и дружки зерном.
Катился бел виноград да по загорью,
Красно солнышко да по залесью,
Дружка с князем да по застолью,
Сзади за ним посыпальная сестра,
Сыплет житом и хмелем;
Житом посыплет, чтоб жить хорошо,
Хмелем посыплет, чтоб жить хорошо!
Песня оповещала об обряде соединения молодых -центральной части обряда отдавания невесты жениху; обряд происходил так: взяв невесту за правую руку, дружка соединял руки жениха и невесты; в момент соединения рук и пелась эта песня.
Ягода с ягодой сокатилась.
Ягода с ягодой целовалась,
Ягода с ягодой обнималась!
Оповещала о том, как жених и невеста садились за стол после исполнения обряда передачи жениху невесты.
Упал соловей на свое гнездечко,
Сел князь молодой на свое местечко!
Песня оповещала об обряде одаривания жениха.
По городу звоны пошли,
По терему дары понесли:
Дарила дары свет (имя невесты).
Принимал дары добрый молодец,
Добрый молодец - новобрачный князь.
На дворе, матушка, что ни дождь, ни роса,
В тереме мила теща бояр дарила:
Камкой, тафтой, золотой парчой,
Милого зятя - вековечным даром,
Вековечным даром - своей дочерью!
Песня оповещала об обряде благословения невесты родителями.
Не гром гремит во тереме,
Не верба в поле шатается,
Ко сырой земле приклоняется
Милое чадо благословляется
Ко златому венцу ехати!
Песня оповещала об отъезде свадебного поезда от дома невесты.
Разливается полая вода.
Потопляет весь широкий двор;
На дворе-то три кораблика:
Как и первый-то кораблик
С сундуками, со укладами,
А другой-то кораблик
Со купцами, со боярами,
А третий кораблик
Со душою красной девицей
Со душой Анной-то
Семеновной!
Отставала лебедушка,
Да отставала лебедь белая
Прочь от стада лебединого,
Приставала лебедушка,
Да приставала лебедь белая
Ко стаду ко серым гусям.
Песня оповещала об исполнении магического обряда осыпания свадебного поезда хмелем.
Заюшка лесы обегает.
Серенький лесы обегает;
Сватьюшка хмелем осыпает,
Гордая хмелем осыпает,
Дружилушко вслед ходит.
Хороброй кнутом порет!
Песня оповещала о приезде свадебного поезда к дому жениха.
Андрей-то едет с суженой, с суженой
Иванович едет с ряженой, с ряженой,
Со своей суженой Анной Ивановной!
Песня фиксировала совместное сидение новобрачных за свадебным столом в доме жениха.
Вскочило солнце в оконце,
Светит месяц с зарею;
Сидит Иван с женою,
С Авдотьюшкой душою!
Заклинательные свадебные обрядные песни русского народа - текст, примеры
Исполнялась в день свадьбы
Ты и скуй нам,
[Кузьма-Демьян], свадебку! -
Чтобы крепко-накрепко,
Чтобы вечно-навечно,
Чтобы солнцем не рассушивало,
Чтобы дождем не размачивало,
Чтобы ветром не раскидывало,
Чтобы люди не рассказывали!
Песня исполнялась накануне дня свадьбы во время посадки каравая в печь.
Пекись, пекись, сыр каравай,
Дерись, дерись, сыр каравай -
Выше дуба дубова,
Выше матицы еловой,
Ширше печи кирпичной!
Обрядовая песнь свадебному поезду
Не белы наехали -
Чтой черные, как вороны,
Чтой черные, как вороны!
Да неумытые головы,
Неумытые головы.
Да не учесаны бороды,
Не учесаны бороды,
Еще чьи это бояре.
Еще чьи это бояре?
Да чтой бояре Ивановы,
Чтой бояре Ивановы,
Да поезжане Ивановича,
Поезжане Ивановича!
- Да уж вы бояре, бояре,
Уж вы бояре, бояре,
Да вы бояре Ивановы,
Вы бояре Ивановы,
Да поезжане Ивановича,
Поезжане Ивановича!
Уж вы съездите, бояре.
Уж вы съездите, бояре,
Да вы на Кицкое озеро,
Вы на Кицкое озеро,
Да насеките ольшинничку,
Насеките ольшинничку,
Да вы нажгите-ко пепелу,
Вы нажгите-ко пепелу,
Да наварите-ко щёлоку,
Наварите-ко щёлоку,
Да вы умойте-ко головы,
Вы умойте-ко головы,
Да учешите-ко бороды,
Учешите-ко бороды -
Да вы тогда будете бояре,
Вы тогда будете бояре,
И чтой бояре Олександровы,
Чтой бояре Олександровы,
Да поезжане Ивановича!
Обрядовая свадебная песня вьюн над водой
Вьюн над водой расстелается.
Жених молодой, жених молодой,
Жених у ворот дожидается.
Вынесли ему, вынесли ему,
Вынесли ему сундуки полны добра.
- Это не мое, ой, это не мое,
Это не мое, а деверя мово.
Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему ворона коня.
- Это не мое, ой, это не мое,
Это не мое, а деверя мово.
Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему свет Настасьюшку.
- Это вот мое, ой, это вот мое,
Это вот мое, Богом суженое.
Вьюн над водой, вьюн над водой,
Вьюн над водой расстелается.
Гости у ворот, гости у ворот,
Гости у ворот собираются.
Свадебные обрядные песни, величания и причитания - примеры текстов
Величальные песни
Величания - жанр песенного восхваления преимущественно жениха, невесты. Изначально функция величания в свадьбе соединялась с заклинательной магией: благополучие, счастье невесты и жениха, их родных представлялись реальными, уже наступившими. В поздних формах заклинательную магию в величаниях вытеснило выражение идеального типа нравственного поведения, красоты, бытового достатка вне связи с магией.
Сказали, наша Маринушка...
Сказали, наша Маринушка
Неткаха, непряха,
А она, наша Гавриловна,
Еще и шелкошвейка!
Тонко пряла, часто ткала,
Бело белила
-Весь род подарила:
Она подарила свекру рубашку,
Свекрови - другую,
А деверечкам-соколочкам
Да по шитому платочку.
Ох, ты, винная ягодка...
Ох, ты, винная ягодка
Наливное сладкое яблочко
- Удалой добрый молодец
Свет Иван-то Васильевич!
Уродился хорош и пригож,
Уродился он счастливый,
Говорливый, талантливый,
Говорливый, забавливый!
Что за это его тесть возлюбил,
Теща-матушка жаловала:
Милой дочерью даровала
- Свет-от Марьей Ивановной!
Тихонько, бояре...
Тихонько, бояре,
Вы с горы спущайтесь!
Не сломите вишенки,
Не сорвите ягодки:
Вишенка - Викторушка,
Ягодка - Настюшка!
У ворот трава шёлковая:
Кто траву топтал,
А кто травушку вытоптал?
Топтали травушку
Все боярские сватья,
Сватали за красную девушку,
Спрашивали у ближних соседушек:
- Какова, какова красна девушка?
- Ростом она, ростом
Ни малая, ни великая,
Личиком, личиком
Бело-круглоликая,
Глазушки, глазушки
Что ясного сокола,
Бровушки что у чёрного соболя.
Сама девка бравая,
В косе лента алая.
Что у месяца рога золоты,
И у солнышка лучи светлые;
У Ивана кудри русые
-Из кольца в кольцо испрониваны!
Что за эти-то за кудерочки
Государь его хочет жаловать
Первым городом - славным Питером,
Другим городом - Белым Озером,
Третьим городом - каменной Москвой!
На Белом Озере - там пиво варят,
В каменной Москве - там вино гонят,
В славном Питере - там женить хотят,
У купца брать дочь, у богатого,
Дочь умную, дочь разумную
-Катерину Пантелеевну,
Со данъём её, со приданым,
Со бельём её коробейным!
Причитания
Причитания - лирические произведения, непосредственно передающие чувства и мысли невесты, ее родственников и подруг, других участников свадьбы. Изначально функция причитания была всецело предопределена обрядом. Невеста представляла свой уход из семьи как действие, свершающееся против ее воли, чтобы избежать нежелательной мести покровителей очага.
Но, возможно, что уже и в ту далекую пору плач явился в какой-то степени и прямым выражением подлинных чувств невесты в момент расставания с родной семьей. Позднее причитания лишь отчасти следовали древнему ритуалу и по большей части стали прямым выражением чувств людей, которых кровно касалась драма разлуки с семьей. Наиболее существенная стилевая особенность причитания - передача смятенных чувств человека.
Перекатное красное солнышко,
Перекатная ты звезда,
За облака звезда закатилася,
Что от светлого месяца.
Перешла наша девица
Что из горницы во горницу,
Из столовыя во новую,
Перешед, она задумалась,
Что, задумавшись, заплакала,
Во слезах она слово молвила:
- Государь мой родной батюшка,
Не возможно ли того сделати,
Меня девицу не выдати?
Ты рябина ли, рябинушка,
Ой да ты рябинушка кудрявая,
Ты рябинушка кудрявая,
Ой да ты когда взошла, когда выросла?
- Ой да я весной взошла, летом выросла,
Ой да за осенним солнцем вызрела.
- Ой да ты зачем рано пошатилася,
Ой да ко сырой земле приклонилася?
- Ой да, не сама собой пошатилася,
Ой да, пошатили меня ветры буйные,
Ой да, приклонили меня снеги белые,
Ой да, не белы снеги, часты дожди.
- Ой да, ты Еленушка Гурьяновна,
Ой да, ты зачем рано замуж пошла,
Ой да, ты зачем рано поизволила?
- Ой да, вы подруженьки, голубушки,
Ой да, не сама собой во замуж пошла,
Ой да, не сама собой поизволила,
Ой да, спотакнули да люди добрые,
Ой да, пропивал кормилец батюшко,
Ой да, со родимою со матушкой,
Ой да, на чужу дальну сторонушку,
Ой да, за одно вино за зелёное,
Ой да, за удалу за головушку.
Поля ли мои, поля чистые,
Лужки мои зелёные,
Травушки шёлковые,
Цветки мои лазоревые!
Любила я по вам гулять,
Я по вам гулять, красоватися,
Своей путевою косой выхвалятися;
Уж одна была у меня коса
Да две волюшки,
Две волюшки, и обе вольные;
Хоть две у меня будут косы,
Да одна волюшка,
Одна волюшка, и та невольная.
Корильные свадебные песни
Слезную тональность причитаний, строгую эпичность песен и торжественность величаний в свадьбе хорошо дополняли так называемые корильиые песни - песни-шутки, часто - пародии на величания. Корильиые песни исполнялись в семье жениха и невесты после свершения всех основных действий свадебного «чина». Их функция чисто развлекательная и юмористическая.
Этот жанр достаточно древний. Исследователи считают, что его возникновение было связано, возможно, с тем, чтобы умилостивить покровительствовавшие магические силы. Семья боялась потерять расположение мифических покровителей, а чтобы не лишиться их расположения, надо было предствить уход невесты как вынужденный. Корильные песни рано потеряли свое магическое значение. Осмеянию в песне подвергались скупость, пьянство, семейные неурядицы
Приведем примеры и слова песен:
А в нашем во мху...
А в нашем во мху...
- Все тетерева - глушаки,
А наши сваты
-Все дураки:
Влезли в хату,
- Печке кланяются.
На печке сидит
Серый кот с хвостом,
А сваты думали,
Что это поп с крестом.
Они котику поклонилися,
К серому хвостику приложилися.
Неряхи, сваты, неряхи...
Неряхи, сваты, неряхи,
- Немытые у вас рубахи;
Вы на свадебку спешили:
В трубе рубашки сушили.
Приехали к Марьечке сваты...
Приехали к Марьечке сваты
На буланой кобыле;
Приданое забрали,
А Марью забыли.
Сказали: «Наш сват богат!»
Сказали: «Наш сват богат!».
Говорили: «У него денег много!».
Положили копеечку - за всех
- Соседским курам на смех!
Убери-ка, сват, копейку -
Не позорь свою семейку!
